Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Русская сказка, начиная с последней трети XVIII века, жила, как известно, в двух формах: устной – традиционно фольклорной и письменной – в лубочных книжках и лубочных картинках. Устная и книжная традиция сосуществовали и оказывали друг на друга постоянное воздействие. Лубок черпал из фольклора сюжеты (в лубке представлены многие популярные сюжеты волшебной сказки), отдельные мотивы и образы. Пройдя специфическую индивидуально-авторскую обработку в лубке, сказка вновь возвращалась в устную традицию. В результате из лубка пришли в фольклор новые версии сюжетов (например, новеллистические версии волшебных сказок «Звериное молоко», «Волшебное кольцо»), новые контаминации сюжетов (например, сказка о царевне-лягушке в контаминации с мотивами змееборства и сюжетом «Смерть Кощея»), традиционные образы в иной трактовке (например, не царевна-лягушка, а царевна-старушка; старушки-затворенки или баба Яга как родственницы героя и т.п).

Возвращение лубочной сказки в фольклор через пересказ прочитанного или услышанного книжного текста – это прямое и непосредственное влияние книги. Оно легко устанавливается, если известен лубочный источник.

Влияние было и более сложным – опосредованным личностью сказочника. Сказочник, познакомившись с поэтической формой сказки, иной, чем устная, и усвоив книжную манеру, мог использовать затем этот опыт, создавая варианты сказок, непосредственно к лубку не восходящие. Влияние такого рода установить сложнее.

Могла быть и третья ситуация: творчество сказочников развивалось в том же направлении, что и лубочная сказка, ни прямо, ни косвенно с ней не взаимодействуя.

Проблема «сказочник и лубочная книга» была затронута в ряде исследований М.К.Азадовского и Э.В.Померанцевой [1] , но она нуждается в дальнейшей разработке на конкретном материале. Благодатным материалом для исследования проблемы «Сказочник и книжная лубочная культура» может быть материал русского Севера, так как здесь сказка достаточно полно собрана и здесь в свое время были выявлены замечательные сказочники, чье творчество неплохо изучено.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

На Севере, где высока была степень грамотности населения, лубочная книга имела широкое хождение и многие сказочники с нею были знакомы. О распространении лубочной культуры на Севере есть свидетельства разного рода. Во-первых, это упоминания в этнографических очерках о продаже здесь лубочных книг и картинок на ярмарках, о распространении их офенями, о библиотеках книг в крестьянских домах и т.п. [2] .

Во-вторых, это сообщения самих сказочников о том, что они слышали чтение книг, присутствовали при чтении вслух или сами читали дешевые книжки. Так, Д.М.Балашов рассказывал о Михаиле Михайловиче Кожинове из д.Чаваньга на Терском береге (его рекомендовали фольклористу местные жители как хорошего сказочника): «сказок уже не знал, а пересказывал печатную продукцию лубочных изданий конца XIX века» [3] . На вопрос, откуда Михаил Михайлович узнал свою «сказку» «Гуак», тот ответил: «В Кузомени был поп, так от него, из библиотеки. Такие издания были, небольшие, дешевые, я и брал эти книжки» [4] .

Известно и сообщение Матвея Михайловича Коргуева: «Услышал я эту сказку (речь шла о «Франциле Венециане» – К.К.) на работах по подвеске телеграфного провода. Читали один раз вслух. Было это в 1904 году в мае месяце [...] Небольшая книжка с картинкой, кажется, 108 листов было. Потом я сам стал рассказывать» [5] .

Но самым убедительным аргументом, подтверждающим распространение книжной лубочной культуры на Севере и, главное, ее влияния здесь на устную традицию, может быть исследование конкретных текстов, северных вариантов сказок. Публикаторы северных сказок в комментариях и вступительных статьях к сборникам текстов неоднократно отмечали это влияние. Так, Н.И.Рождественская писала: «…Среди населения Пинежского района [...] были сказочники-грамотеи, со сказочным репертуаром, преимущественно почерпнутым из книг (например, М.Г.Лукин в деревне Михееве)» [6] ; «Еще сильнее влияние литературы на сказки Онежского и Приморского районов» [7] ; «В Приморском районе известный в прошлом сказочник дер. Дуракова Ф.Ф.Репин [...] был ценим крестьянами как сказочник «уповавший на книгу». Много книжных сказок распространено и среди других местных крестьян» [8] .

Позднее Н.Ф.Онегина, исследуя состояние сказочной традиции в Заонежье, также отмечала: «На сказочников края оказала большое влияние книжная культура, распространению которой способствовали многие обстоятельства: отсутствие крепостничества, близость и доступность больших городов, отходничество, наличие крупных погостов-монастырей, большой процент грамотности мужского населения и т.п.» [9] . Она указала лубочные источники ряда заонежских сказок. и привела примеры обработки лубочного текста одним из сказочников (П.Г.Горшковым). Таким образом, влияние книги на устную сказочную традицию отмечено фактически на всей территории Севера. Но отмечено в самом общем виде. Текстологических исследований на уровне отдельных сюжетов и конкретных текстов, работ, подобных тем, что проведены для северных былин [10] , пока в сказковедении нет.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Еще менее изучены связи отдельных северных сказочников с книжной культурой. Мы остановимся только на творчестве выдающегося сказочника Матвея Михайловича Коргуева и на некоторых проблемах, возникающих в связи с рассмотрением его творчества.

М.М.Коргуев был неграмотным, следовательно сам он лубочных книг не читал. Но как видно из приведенного выше его же рассказа, он слышал лубочные сказки при чтении их кем-либо. Приведенный им случай скорей всего не был единственным.

В творчестве Коргуева лубочная сказка оставила заметный след. Вообще, знакомство хорошего сказочника с лубочной книгой для русской народной культуры явление довольно обычное. Сказочник-Мастер обычно формировал свой репертуар из многих источников, в том числе пользовался и книгой. Книжниками были известные нижегородские сказочники И.Ф.Ковалев и М.М.Сказкин. Сильна книжная струя в творчестве сибирских сказочников Магая (Е.И.Сороковикова) и Н.О.Винокуровой, а также пермского сказочника-эпика Ломтева, хотя тот, как и Коргуев, был неграмотным. Фольклористы, занимавшиеся их творчеством, книжное влияние отмечали, но его недооценивали, и стоило бы вернуться к теме с учетом широкого круга источников.

В огромном репертуаре М.М.Коргуева, насчитывающем 115 сказок, тоже есть книжные сказки. Они разного типа. Некоторые являются пересказом известных сказочных повестей или романов, пришедших в лубок из переводной литературы. Это «Арсений и Хеона», «Бова Королевич», «Франциль Венциан», «Полкан богатырь», «Еруслан», «Не-мал человек» («Портупей Прапорщик»). Есть пересказ «Конька Горбунка» П.Ершова.

В этих сказках Коргуев старается не отступить от книжного источника. Здесь ему, как и другим сказочникам, присуще отношение к чужому книжному тексту как каноническому. Э.В.Померанцева в свое время подметила этот тип отношения сказочника и чужого текста, наблюдая за творчеством Корольковой. «Прекрасная воронежская сказочница Королькова, — писала Э.В.Померанцева, — которая по-хозйски относится с «обыкновенными», по ее терминологии, сказками, не позволяет себе вносить в сказки о богатырях или в сказки о Бове, Еруслане [...] свободную импровизацию» [11] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Коргуев запоминает и сохраняет при пересказе таких сказок трудные для русского человека имена героев, лишь иногда давая им иную огласовку: король Брамбеус и дочь его Рыньцывена (в книге Ренцывена), князь Фридор и жена его Санфида (в книге Ксанфида), Франциль Веньциан и названный брат его Маркис (в книге Мартис) и т.. д. Лишь в одном случае двойное имя героя («родом Песарец, именем Палтус») Коргуев делит между двумя сказочными персонажами: Франциль сражается у него сначала с рыцарем «по имени Песарец», а потом с «графом», по имени Палтус. Выдерживает он и книжные географические привязки: «Ишпанское» (в книге Гишпанское) королевство, рыцарские ристалища происходят в его сказке, как и в книге, на Малтийском острове, учится Франциль во французском училище, а Маркис родом из Германии..

Пересказ отдельных эпизодов у Коргуева текстуально близок к книге. «В Ишпанском королевстве жил король Брамбеус», — начинает он свое повествование. Ср. в книге: «В Гишпанском королевстве был король, именем Брамбеус…»

Ср. также:

Книга: Коргуев:

… Он получил от нее сына, который во время своего рождения вскричал три раза громким голосом, волосы на голове были наподобие короны сплетены, а на руках имел он знаки: на правой руке подобие меча, а на левой подобие копья. … И вот когда родился этот… Веньциан, то во время рождения своего скрычал громким голосом три раза… И у него признаки были на правой руки и на головы. Волоса были полные, наподобие короны а на правой руки были наподобиё копья или меця.

Другую группу книжных сказок Коргуева составляют тексты, восходящие к лубочным сказкам, созданным на основе фольклорных, в большинстве своем русских. Таковы «Елена Прекрасная» (вариант «Царевны-лягушки»), «Три царь-девицы», «Семь Симеонов», «Крестьянский сын» и др. Связь этих вариантов с лубком выявляется только при текстологическом анализе.

Особой точности в передаче такого книжного текста у Коргуева нет. Возможно, эти книжные сказки доходили до него уже в пересказе, то есть в какой-то мере фольклоризовавшись. Но скорей всего, он чувствовал фольклорную их основу и воспринимал как свои, «обыкновенные», а потому подходил к услышанному тексту творчески, перерабатывая его на свой лад.

Книжный текст сказочник расцвечивает новыми деталями, описанием психологического состояния героя и т. д. И здесь во всем блеске проявляется его талант рассказчика, способность держать слушателя в напряжении. Сравним, например, устойчивый во всех книжных редакциях сказки «Царевна-лягушка» эпизод приезда лягушки на пир.

Сказка о лягушке и богатыре (текст П.Тимофеева):

«… И как уже все съехались и дождались лягушки, то вдруг увидели, что скачут вершники, бегут скороходы; потом ехала пребогатая парадная карета. И как король увидел, то подумал, что какой-нибудь едет король или принц, и пошел сам встречать. Но Иван-богатырь говорил: «Не трудись, батюшка, и не ходите, это, знать тащится моя лягушонка в коробчонке»

Коргуев:

«Потом нацинает старшой брат Василий говорить:

— Дак што же ты Ваня, не привел своей старушки, хоть бы посмотрели на такую красавицю люди?

И подтверждает кряду Федор [..]:

— А бросьте вы, братья, смеятьце, ведь не всем быть красивыми.

И вдруг походит дождь. Ваня смотрит и заговорил:[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

— Вот моя жоноцька дожжевой водой умываетце.

А Василий и говорит Федору:

— Смотри-ка, смотри Иван-то со своей старухой уже глупить нацинает, замолол што-то, што дожжевой водой умываетце…»

Вводит он от себя и такую деталь: жена Ивана, Елена Прекрасная на пиру «как россмеётце, то золото повьётце, а расплачетце – жемчуг покатитце».

В сказках Коргуева есть отдельные мотивы и образы, которые с некоторой долей вероятности можно считать заимствованными из лубка. Например, А.Н.Нечаев отметил как черту индивидуально авторскую своеобразную трактовку образа помощника. Комментируя одну из сказок, он пишет: «Отличием от других вариантов является и помощь трех старух – теток царевны В других вариантах герою помогает змей, старик, три брата, благодарные животные и т. д. Введение в стказку трех старух-помощниц – момент, вообще свойственный Коргуеву, приобретающий у него характер «общего места» [12] и далее Нечаев перечисляет ряд сказок Коргуева с образами старух-теток. Подобная трактовка образа помощника свойственна многим лубочным сказкам, есть там и «старухи-тетки». Родственником оказывается также старик-помощник. И здесь, конечно, не сохранение архаики и не отражение культа предков, а типичный для лубка момент мотивировки («Я тебе помогу, я ведь дядя тебе»).

И все-таки близость к лубочной сказке проявляется у Коргуева не столько в том, что в его репертуаре есть отдельные сюжеты и мотивы, заимствованные из лубка, сколько в самой структуре коргуевской сказки, ее архитектонике и самой поэтической манере сказочника.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Как характерную черту сказок Коргуева обычно называют их монументальность. «Сказки представляют собой сложную контаминацию различных мотивов, а иногда и целых сюжетов, искусно соединенных в новой композиции», — пишет Нечаев и связывает эту особенность с традицией Беломорья: «Такое стремление к монументальности и сложное развертывание сюжета [...] характерно вообще для сказок Беломорья» [13] . Усложнение композиции путем контаминации сюжетов и мотивов характерная черта и лубочной сказки. Один из писателей-лубочников И.С.Ивин-Кассиров, сам в прошлом крестьянин, объяснял эту особенность так: «Крестьянину больше всего нравятся замысловатые и необычайные приключения действующих лиц» [14] . Вероятно, и Матвей Михайлович Коргуев чувствовал запросы своих слушателей, работал на них.

«Замысловатость» и «необычайность» Коргуев создает теми же самыми приемами, что и писатели-лубочники. Прежде всего необычными контаминациями мотивов и сюжетов. Например, сюжет «Волшебное кольцо» он соединяет с сюжетом «Рога», что в устной традиции не встречается.

Контаминацию он иногда строит по-книжному, отступая от фольклорного закона прямолинейности сказочного действия. Писатели-лубочники нередко текст разбивали на главы, иногда обрывая сюжетное действие, а позднее возвращаясь в прошлое. Подобное можно встретить у Коргуева. Сложную по составу сказку «Крестьянский сын и Жар-птица» он делит на самостоятельные главы («цясти»), события в каждой носят вполне законченный характер, и завершается каждая часть типичной сказочной концовкой: «[...] «Старицёк и старушка прожили до глубокой старости. Сын потом женилсе. Топерь эта цясь концилась. Их оставим, перейдем к царьскому сыну»; «[...] И вот когда у них отошел пир, оне все розъехались по своим странем… Топерь же пойдем за Иваном».

«Замысловатость» сказки М.М.Коргуев, как и в лубке, создает иногда необычной трактовкой традиционных образов. Например, образ лягушки-«скокушки» («баушки-скокушки») он вводит в сказку «Ондрей-стрелец», и там она оказывается не чудесной женой героя, а необычной помощницей: когда возникает необходимость преодолеть огненную реку, «скокуха» предлагает герою сесть на нее и перелетает реку вместе с ним.

Для М.М.Коргуева, как и для авторов лубочных сказок, характерна психологизация, бытовыя мотивировка поступков, некоторая реалистичность. Причем пользуется этими литературными приемами он мастерски.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

И все-таки близость поэтической манеры Коргуева к лубку, мы не склонны объяснять прямым или хотя бы косвенным влиянием на него книжной лубочной культуры. Связь здесь не генетическая, а типологическая: писатели-лубочники и Коргуев отразили общую тенденцию развития народного творчества на поздних этапах его развития, проявившуюся не только в сказке, но и в других жанрах. Собрание сказок М.М.Коргуева нуждается в переиздании и комментировании с учетом современного состояния источников. Сопоставление его сказок со всеми опубликованными к настоящему времени вариантами, а также с лубочными версиями сюжетов позволит выявить новые грани творчества замечательного сказочника как хранителя коллективной сказочной традиции, так и Мастера, обладающего ярко выраженным индивидуальным почерком, несколько выходящим уже за рамки искусства коллективного. При этом раскроются и новые связи сказочника с книжной лубочной культурой.

• [1] Азадовский М.К. Сказительство и книга // Язык и литература. Т. 8. Л., 1932, с.5-28; Померанцева Э.В. Судьбы русской сказки. М., 1965; ее же: Книга и сказочник // Народная гравюра и фольклор в России XVII-XX вв. (К 150-летию со дня рождения Д.А.Ровинского). М., 1976, с.351-369.
• [2] Например: Мартынов С.В. Печорский край. Очерки природы и быта, население, культура, промышленность. Спб., 1905, с.68-69.
• [3] Сказки Терского берега Белого моря. Изд. подгот. Д.М. Балашов. Л., 1970, с.20.
• [4] Там же.
• [5] Сказки М.М.Коргуева. Запись, вступит статья и коммент. А.Н.Нечаева. Кн.1. Петрозаводск, 1939, предисл., с.43. В этом рассказе Коргуева поражает удивительная память сказочника - "108 страниц". Лубочные книжки действительно выходили с таким количеством страниц. В 108 страниц было и издание "Франциля Венциана", например: История о храбром рыцаре Францыле Венциане и прекрасноой королеве Ренцывене. М., изд. А.Д.Сытина, 1898.
• [6] Сказы и сказки Беломорья и Пинежья. Запись текстов, вступит. статья и коммент. Н.И. Рождественской. Архангельск, 1941 с.10.
• [7] Там же.
• [8] Там же.
• [9] Сказки Заонежья. Состав. Н.Ф.Онегина. Петрозаводск, 1986, с.16.
• [10] Новиков Ю.А. Былина и книга. Указатель зависимых от книги былинных текстов. Вильнюс, 1995.
• [11] Померанцева Э.В. Книга и сказочник..., с.362.
• [12]  Сказки М.М.Коргуева... Кн.2, с.609.
• [13] Там же, предисл., с.66.
• [14] И.Ивин. О народно-лубочной литературе // Русское обозрение. 1893, №10 с.771.