Дровокольный и лесорубный онежский «канадец»
@kizhi
Для колки дров специалисты-дровоколы рекомендуют пользоваться не обычным плотницким топором, а колуном. Он существенно массивнее топора (3–4 кг), имеет больший угол заострения лезвия и более длинное топорище, лучше всего из ясеня (несколько хуже — из березы или акации, поскольку последняя плохо гасит отдачу). А колоть дрова мастера-дровоколы предпочитают на морозе и непременно сухие. Правда, топор или колун — не единственные инструменты для возведения поленницы. Из современных способов всё чаще рекламируется разделка чурбаков с помощью винтового клина с электроприводом. Он неплохо справляется даже с особо крепкими чурками, выпиленными из корневой части дерева.
Говоря о местной специфике этого дела невозможно обойти молчанием прекрасный универсальный дровокольно-сучкорубный инструмент — топор канадского типа. Канадский топор — что это такое и как сюда попал? Если говорить о похожих на него топорах, что красуются сейчас на витринах больших и маленьких хозяйственных магазинов города, то это уже как бы второе их пришествие в Петрозаводск. Немудреный, но красивый инструмент — импозантный такой, на стройной рукоятке-топорище из заморского ореха гикори (настоящий «канадец» должен иметь именно такое топорище). Древесина гикори прочна и упруга и позволяет делать топорище менее массивным, чем березовое. Но главное в этой, выражаясь по-старорусски, секире сам стальной топор, его сверкающее лезвие, плавно переходящее в окрашенные алой краской щеки и массивный обух. Излишне, наверное, говорить, что выкован он из специально подобранного сорта стали (если это, конечно, не подделка), а форма идеально приспособлена для лесорубного дела.
Подобные топоры и ружья были самой желанной и ходовой валютой у американских и канадских индейцев, охотно выменивавших их на золото и меха у бледнолицых. Почти каждая картина известного канадского живописца середины ХIХ в. К. Кригхоффа повествует о заготовке и вывозке дров для камина или железной кухонной печки. И едва ли не главным героем многих, в основном зимних, пейзажей становится этот незаменимый помощник переселенца. Канадский топор одинаково хорошо годился для лесорубных и дровокольных работ, при необходимости заменял пешню, багор и даже кувалду. Причем на полотнах Кригхоффа хорошо видны и другие отличия канадских дровокольных приемов от севернорусских. Например, мы колем дрова на толстом чурбаке, а там традиционно использовали колоду, так как ее клали плашмя, и поэтому она не так зарывалась в землю от ударных нагрузок. Для этого в колоде, т. е. отрезке бревна выпиливали небольшую площадку для полена. Кроме того, сложенную поленницу канадцы укрепляли с боков не клетками из поленьев, а кольями, которые сверху соединялись «в замок» длинной жердью. Со временем эти приемы устройства таких поленниц-мотти закрепились и у наших западных соседей — финнов.
С помощью такого простого и надежного инструмента покорялась переселенцам из Европы лесистая и холодная Канада, северные провинции которой по климату очень схожи с Карелией. Канадские лесорубы совершенствовали топор не одно столетие, подбирая подходящую сталь и приспосабливая форму. Плавный угол заострения от 12 до 22 градусов и полукруглое лезвие не позволяли топору вязнуть в твердых породах дерева и, соответственно, экономили силы и время на повторный удар. И удар у «канадца» получался более мощным и резким, поскольку сам топор был достаточно массивным (около 2,5 кг) и имел длинную 80-сантиметровую рукоятку. Поэтому обухом можно было легко сбивать довольно толстые сосновые сучья (особенно зимой) за один мах. Наш отечественный лесорубный (сучкорубный) топор по основным параметрам, увы, уступал «канадцу». Специалисты Кареллеса в начале 30-х провели сравнительные испытания того и другого.
На подруб дерева перед валкой «канадец» тратил в полтора раза меньше времени, а на обрубку сучьев — почти на 64 процента. Отмечены были и его слабые стороны: негладкая отеска сучка, а при сбивке обухом — защепы древесины. Но в целом заключение карельских специалистов было в пользу «канадца». Воспроизвести его форму было делом вполне реальным, чего никак нельзя было сказать о содержании. Когда глава карельской республики Эдвард Гюллинг поставил перед петрозаводскими металлургами с Онежского завода задачу вооружить всю Карелию подобными топорами, заводчане и не подозревали, что столкнутся с трудной задачей. Они быстро определили, что инструмент изготовлен из особой стали, легирующие присадки которой придают вязкость и твердость рабочему лезвию. Молодой главный металлург завода Борис Севрук без колебаний взялся сварить нужную хромистую сталь и к июню 1933 г. дал первую плавку, оказавшуюся неудачной. Потом была десятая, сотая… Только после 120 плавок можно было твердо сказать, что металл для штамповки канадских топоров на Онежском заводе есть. Топоры из него после закалки и отпуска могли сохранять износостойкость и твердость даже при значительном нагреве. Вновь организованный цех по производству топоров дал к концу года первую продукцию — партию сияющих отшлифованными щечками «канадцев».
Предыстория появления заморских топоров в Карелии начиналась, по-видимому, еще в 1925 г., когда Кареллес по приказу Москвы начал экспорт леса, потребовав от той же Москвы разрешение на импорт лесозаготовителей. Их к 1929 г. требовалось не менее 100 тысяч. Так началась в республике, как ее потом нарекли историки, эра финнизации, продлившаяся всего 5 лет. В советскую Карелию из Северной Америки поехали целые семьи специалистов, в большинстве своем лесорубов, потомков этнических финнов. Их вербовал Комитет технической помощи Карелии, а здесь принимало петрозаводское переселенческое управление. Оно одобрительно относилось к обстоятельности, с которой обставляли новоприбывшие свою новую судьбу: из Америки они ехали не с пустыми руками — везли с собой доллары и, самое ценное, рабочую технику. Так в республике и объявились шведские лучковые пилы и топоры канадского типа. Против передовой техники и технологии власти не возражали, но к людям отношение постепенно менялось, и далеко не к лучшему. Особенно со стороны ГПУ, которое изначально противилось переселению «буржуазных элементов», а спустя несколько лет под карающий топор сталинских органов безопасности попала почти вся финская диаспора, разгромленная под видом борьбы со шпионажем и вредительством. Печальная эта история надолго оставила кровоточащий след в памяти немногочисленных потомков тех финнов, которые когда-то пытались построить на карельской земле свою модель социализма. Если бы их отцам и дедам тогда никто не мешал, вполне допускаю, что ими было бы построено что-то наподобие так называемого «социализма шведского образца».
Считаю также, что ошиблись историки, объявив 1934 г. завершением эры финнизации. Это верно лишь отчасти. В сфере лесозаготовительной эта эра продолжалась вполне успешно. Я имею в виду технологию заготовок и применяемую для этого технику. Именно с ее помощью ставились довоенные рекорды архангельского стахановца Заборского и карела Петра Готчиева. В своих воспоминаниях Готчиев очень тепло отзывается о прекрасных качествах лучковки и топора канадского типа, выпускаемого Онежским заводом до самой войны. Это подтвердил и ветеран ОТЗ Николай Яковлевич Горожанкин, припомнивший факт закупки японскими представителями даже бракованных заготовок топоров и кувалд, настолько высоким было качество онежской хромистой стали.
А когда после эвакуации в Красноярск онежцам поручили возобновить выпуск «канадца», Николай Горожанкин в числе других рабочих тоже участвовал в обработке изделий, знакомых по довоенному опыту. Правда, кузнечные штампы удалось вывезти с началом войны в Красноярск, но хромистой стали там не нашлось, а может, Госкомитет обороны не разрешил использовать дефицитный металл на «тыловую» продукцию. Трехтысячную партию топоров онежцы изготовили тогда из обычной углеродистой стали и даже не шлифовали их, как было принято в 30-е годы. Посланцы завода сами сопровождали тогда вагон с изделиями во временную столицу республики, прифронтовой Беломорск, и вручали топоры представителям лесозаготовительных бригад. Многие из них, получив привычный и знакомый инструмент, скоро с огорчением убедились в том, что и Федот бывает не тот. Лезвие топора довольно быстро начинало мяться и крошиться, плохо держало заточку — он, к сожалению, был всего лишь подобием довоенного онежского «канадца». Правда, дело свое он все-таки делал и дал хороший импульс местной промышленности, особенно в трудное военное время.
После войны наступил трудный процесс реконструкции Онежского завода, и к выпуску столь нужной лесозаготовителям простой техники и инструмента вернулись далеко не в довоенном ассортименте. Лесники, геологи, изыскатели тогда не раз обращались к руководству республики с просьбой возобновить выпуск высококачественных топоров. Но судьба распорядилась по-своему: из названия завода тогда исчезло название «металлургический», поскольку эти функции были возложены тогда на строящийся Череповецкий комбинат. Онегзавод должен был остаться только машиностроительным. Классическими лесорубными топорами отечественного образца Карелию стали снабжать другие заводы, и курс промышленность постепенно стала брать на полный отказ от ручного труда в лесу. А самым трудоемким и ручным там исконно считается обрубка сучьев, на местном профжаргоне — «окарзовка». Ставка предполагалась на электро- и бензосучкорезки, поэтому о некогда хорошем и надежном помощнике сучкорубов вспоминали все реже и реже. А время шло, отметая неудачные решения технических проблем и возвращаясь порой к хорошо забытому старому. Но о канадском топоре при этом почти никто уже не вспоминал…
Когда в начале 90-х наши многочисленные «комки» наполнились импортной радио-, видео- и прочей техникой и инструментом, в витринах появился и этот молодцеватый топор. Купить его мог, понятно, не каждый владелец шести соток, а для них, пожалуй, он больше всего и предназначен: для валки деревьев, обрубки сучьев и даже колки дров. Наш неприхотливый дачник обходился для этих целей простым плотницким топориком, мало приспособленным для специфических лесорубных и дровокольных надобностей. В этом неоднократно приходилось убеждаться и самому: за 20-летнюю дачную практику было разбито не менее полудюжины таких топоров, обушок которых совершенно не рассчитан на добрый удар деревянным куриком или (уже от крайнего отчаяния) кувалдой. А если «плотник» завязнет в сучковатом полене, извлечь его стоит больших трудов. Канадский топор универсальность свою оправдывает полностью. Об этом свидетельствует его доблестная история, отдельные страницы которой писались и в родном нашем городе, имеющем мировую славу столицы лесной республики.
