ГАЗЕТА «КИЖИ»
первая музейная газета Карелии

Наша жизнь — цепь закономерных случайностей. И если вдруг решишь резко свернуть с намеченного судьбой пути, совершив жизненный круг, снова вернешься на исходную точку. Все, что твое, в конечном итоге твоим и будет. Так, мне показалось, и случилось в судьбе заслуженного работника культуры России, одного из ведущих музейщиков Русского Севера Николая Ивановича Шилова. Казалось бы, случайные встречи, знакомства, поступки обернулись 35-летним музейным стажем, радостью научных открытий, личным счастьем. Поговорить с ним было о чем: о жизни в музеях, о жизни на островах, просто о жизни.

Мы за туманом уезжали. На сборы — несколько минут. Какие бури нас трепали, Каким нелёгким был маршрут Забылось — стариками стали, И нечего поделать тут. Забылись факты и детали, Кого встречали-провожали, И даты вспомнятся едва ли, Но зримо в памяти живут Вокзалов снежные вуали, Вагона общего уют. (Н. Шилов, о. Кижи, 14.09.2006 г.)

В том далеком-далеком детстве

Я вас, наверно, не узнаю, Вы не узнаете меня…

— Николай Иванович, когда Вы почувствовали увлечение историей?

— Началось все, когда мне было лет шесть-семь. Мы тогда жили на Украине в Полтавской области, куда перевели отца. Война только что закончилась, в селе было много молодых фронтовиков, которые донашивали военную форму и иногда надевали свои медали. Еще были живы ветераны русско-японской войны. По соседству жил столетний дед, который помнил отмену крепостного права. И мне было интересно слушать их рассказы о войне, об оккупации, о столыпинских хуторах. Став старше, очень пожалел, что не записывал те ветеранские воспоминания. Спустя несколько лет, читая учебник истории Шестакова, я заметил, что рассказанное не всегда совпадало с тем, что «проходили» в школе.

— В семье у Вас были историки?

— Нет, я первый. Хотя отец интересовался историей семьи, от него я узнал родословную по отцовской линии до XVIII века. Все мои предки испокон веков жили в старинном селе Ровдино Архангельской области, известного еще с XIV — XV веков. Там всегда жили Шиловы. В сундуке у деда, который он запрещал открывать, хранились старые книги. Но в войну было плохо с тетрадями, и их использовали для письма. После войны оказалось, что книги исчезли. По словам отца, в одной из тех книг была написана от руки родословная семьи. Все это, несомненно, исподволь и незаметно влияло на мой выбор будущей профессии. Но сначала я собрался поступать в Московский историко-архивный институт. Но родственники посоветовали получить другую, более практичную профессию. И я решил поступать в Архангельский лесотехнический институт. Поначалу учиться было интересно, особенно на лекциях по ботанике. Но потом понял, что даже история КПСС для меня интересней ботаники, бросил институт. Поступил на работу в Архангельскую областную типографию, где проработал более 7 лет. Три года отслужил в армии. После поступил на историко-филологический факультет Архангельского государственного педагогического института.

— А почему Вы уехали с Украины?

— Как говорится, «капитана Гаттераса всегда отклоняло на Север»… Так и меня не то чтобы тянуло на родину предков, меня туда «отклоняло». Я уехал в Архангельск. И с 17 лет пришлось самостоятельно устраивать судьбу.

На север

О дне потерянном жалею, Когда в библиотеке выходной.

— Когда Вы поступили, наконец, на исторический факультет, как Вы видели свою дальнейшую судьбу?

— Поступив в институт, готовил себя к работе в школе. Учился заочно. Есть такая шутка «Курица не птица, заочник не студент». А вот мой соловецкий коллега Ю. М. Критский говорил, что настоящий студент — это заочник, потому что он сам добывает знания. У студента-заочника больше свободы, да и материальная сторона была для меня немаловажной. Помогать родители не могли, поэтому я работал. Но это не мешало учиться. Наоборот, я мог свободно посещать в институте те лекции, которые хотел, которые мне были интересны. Во время учебы практически все свободное время проводил в читальном зале добролюбовской библиотеки. Там была возможность работать по различным источникам, в том числе противоречащим друг другу, что для меня, как будущего историка, было крайне важно. В читалке и архиве тогда уже, в 60-е годы, мог читать выступления Троцкого в стенограммах партийных съездов и конференций. Изучая гражданскую войну, я мог читать как советские, так и белогвардейские газеты и мемуары белых генералов. В тот период я занимался военной историей Соловецкого монастыря.

— Вот мы и подошли к Соловкам. Какой для Вас была первая встреча с ними, какие впечатления она оставила?

— Слово «Соловки» я помнил с детства. На Украине говорили: «Не болтай, сошлют на Соловки». Тогда это было нарицательным понятием, как край света. Не зная, где они находятся, хорошо запомнил, что туда отправляли людей за провинности. Приехав в Архангельск, я, конечно, узнал, где Соловецкие острова, хотя там и не бывал. Слышал много о том, что там происходит, от своей сокурсницы по институту Тони Новожиловой, работавшей в Соловецком музее. Впервые попал на Соловецкие острова в 1969 году, будучи студентом. С приятелем решили съездить туда на выходные, чтобы развеяться перед экзаменом. Знали мы на тот момент о Соловках крайне мало, почитали путеводитель и поехали. Распланировали, что успеем посмотреть, но планы наши смешал экскурсовод Евгений Петрович Абрамов, который вел экскурсию для «дикарей». Этот человек был и остается легендарной для Соловков личностью. Сначала поразил его внешний вид — с бородой, с длинными волосами, в какой-то странной косоворотке, в пальто, подпоясанном чуть ли не веревкой. Но его экскурсия поразила еще больше. Целый день он нас водил по Кремлю, показывал не только то, что полагалось. Его рассказ был итогом многолетних самостоятельных исследований и размышлений. Я впервые столкнулся с тем, что можно историю изучать не только по документам и книгам, но и по памятникам и вещам. Именно они в изложении Евгения Петровича были первоисточником исторических знаний. Через особенности архитектуры он показывал особенности времени. Хотя в его высказываниях было много спорного, эта экскурсия во многом перевернула мою жизнь.

Соловецкая молодость

Но Соловки — одни на свете, И песни все о них не спеты, На Соловках мы все — поэты.

— Можно сказать, что острова изменили Вашу жизнь?

— Я уже говорил, что собирался работать в школе. Но встреча на Соловках с Евгением Петровичем стала для меня судьбоносной. Если бы не он, я вряд ли пошел бы работать в музей. Я считал, что музеи занимаются иллюстрированием истории, а не ее изучением. Иллюстрировать историю не хотелось. Не знаю, как бы сложилась судьба дальше, но когда появилась в музее вакансия, все та же Тоня Новожилова предложила мне пойти туда работать. И еще, не закончив институт, не сдав последнего экзамена, начал работать в музее. После встречи с директором Архангельского краеведческого музея Юрием Павловичем Прокопьевым и заведующей Соловецким филиалом Людмилой Васильевной Лопаткиной меня приняли на работу в научно-экспозиционный отдел. Попав в музей в сентябре, получил задание уже к весне сделать первую экспозицию. Первая моя выставка «Соловецкие лабиринты». Оформлялось все вручную, тексты писались от руки. Помню, в день открытия получил выговор за то, что не было вводного текста, который я испортил прямо перед открытием, посадив кляксу. Нас было мало, успевать нужно было очень много. Но работать было интересно. Хотя и требования к сотрудникам были серьезные. Все новички должны были пройти стажировку в Архангельске в краеведческом музее, сдать зачеты по музейному делу.

— О Соловках тех лет, когда шло становление музея, его сотрудники вспоминают с большой теплотой. Для Вас это тоже — романтика?

— В Соловецкий музей в годы его становления просто так никто не ехал работать. Случайных людей не было. Зарплаты были мизерные, в не приспособленных под жилье монастырских кельях холодно, и несмотря на все бытовые неурядицы, работали и вечерами дома. Местные жители смотрели на нас как на чудаков, которым некогда в тех богатых краях съездить на рыбалку, сходить за грибами и ягодами. Но молодость такое время, когда на неудобства не обращали внимания, просто очень хотелось делать что-то полезное. Коллектив был интересный. И Людмила Васильевна — руководитель необычный. Несмотря на свою молодость, именно она создала музей таким, как его стали воспринимать в музейном мире. В наше время там были сплошные личности: Б. Аракчеев, до недавнего времени работавший директором Музея истории Санкт-Петербурга, Н. Лебедева, известный российский этнопсихолог, Ю. Кублановский, поэт, завотделом поэзии журнала «Новый мир», А. Василенко, ставший священником в Ярославской области. Очень интересными были встречи с туристами, которые приезжали со всего Союза. На Соловках, в отличие от Кижей, туристы могли жить неделями, и многие приходили вечерами к нам в общежитие в гости. Соловки тех лет — это записи Высоцкого, Галича, это разговоры до утра обо всем и ни о чем, это встречи закатов и восходов. И с 8 утра снова — на экскурсии.

— А стихи сочинялись?

— Сочинялись, причем кажется, что лучше, чем сейчас. Я никогда не сочинял за столом, не вымучивал их. Сочинялось на ходу. Сначала возникает какая-то мелодия, ритм, потом появляются слова. Не влияет на этот процесс ни погода, ни настроение. Я не любил писать писем, друзьям посылал стишки. Могу сказать, на Кижах пишется легко и много.

Николай Шилов Музей

(Из П. А. Флоренского) Его [Николая Кузанского] docta ignorantia значит знать свое дело, но не воображать, что это знание о самом главном. И в главном сознавать свое невежество. Г. Померанц

Ярлык наклеить с миною ученой На геммы римские, На мрамор Парфенона, Деметру Книдскую, Наполеона шпору, На прялку Пудожья, На орден, На икону, На крест голгофский, На листок зеленый,— И поместить все это в комнате глухой, В тюрьме (порой уж не такой плохой). И с чувством выполняемого долга Хранить все это долго-долго. А что-то с комментарием пространным Показывать под колпаком стеклянным.

Набор рассыпан сочиненья. Ведется каждой букве счёт. Анализ, синтез… Озаренья! … Жаль, многих букв недостает. Великая Губа, 21.06.2000 г.

Николай Шилов Осень в Кижах

Вновь в покрове снежно-рыжем Ямка, Нарьина гора, В ярко-синем небе Кижей — Главы старого серебра. Нос царапает у лодки Утром молодой ледок, В окна бьет прямой наводкой Свежий северо-восток.

На Покров дует ветер с востока,— Видно, будет холодной зима. Загрустят до весны одиноко Заонежские наши дома. Уж Покров, и конец хороводам, Городских посиделок пора. Хоть неплохо и в городе, вроде, Только я пожалею не раз, Что так мало судьбою отпущено На болото за клюквой ходить, У топящейся печки холодную С Борей Гущиным водку пить. Петрозаводск. Октябрь 1997 г.

— Что как музейщик Вы получили на Соловках?

— Соловецкий музей многих сделал профессионалами. Мы привыкли работать и работать самостоятельно. Современных исследований по Соловецким островам, кроме работ А. Борисова и Г. Богуславского, не было. У нас были лишь путеводители по островам. Многое постигали самостоятельно в библиотеках и архивах Москвы, Ленинграда, Казани, Петрозаводска. Я, занимаясь военной историей монастыря, обороной Беломорья, был первым, кого допустили в военно-морской архив Гатчины для изучения истории Соловецкой школы юнг. Очень много дали экспедиции, которые были обязательно два раза в год. Мы обошли и объездили все Беломорье. Много дало общение с Геннадием Герасимовичем Громовым, автором замечательного учебника «Методика этнографических экспедиций». С ним я работал в Кенозерье. Помню, как он мне не без иронии сказал: «Шилов, не читай газет, лучше читай Марка Твена. Газетчики все равно все перепутают». Если бы мы тогда, в самом начале, не пытались многое узнавать самостоятельно, вряд ли мы могли развивать музей. К сожалению, по семейным обстоятельствам, пришлось уехать в Петрозаводск. В краеведческом музее тогда ввели сектор учета, где я и стал работать.

Поэзия учета и хранения

И с чувством выполненного долга Хранить все это долго-долго.

— После научно-экспозиционной работы не стало скучно работать в фондах?

— Работа в музейных фондах, безусловно, на любителя. Но мне интересно. Предыдущий опыт экспедиционной и исследовательской работы вызвал необходимость работы в фондах. Фондовики — первые, через чьи руки проходят вещи и информация. Важно точно фиксировать всю полученную информацию о каждом предмете. Информация так же важна, как и сам предмет. Без четкого учета не может быть музея. Исследователь в музее как следователь. Работа с вещью, с информатором — как с вещдоком, как со свидетелем. Опираясь только лишь на отдельные детали, наблюдая, сопоставляя мелочи, можно и нужно извлекать полезную информацию. Однажды в музей принесли медальоны погибших советских воинов. Текст с промокшей бумаги пропал, в МВД нам не смогли помочь. Тогда я попробовал прочитать по следам, оставленным на бумаге, через микроскоп. Было чувство радости, когда удалось установить имена. Это тоже музейный учет, и одновременно благое дело. Эта работа не может быть не интересной.

— Как начиналось создание в музее «Кижи» музейного информационного компьютерного банка данных «Наследие»?

— С конца семидесятых годов я принимал участие в создании республиканской системы государственного учета музейного фонда Карелии через постановку и внедрение в КГКМ и его филиалах системы научного описания и регистрации музейных предметов. Практическая работа проводилась в Петрозаводске, на Валааме, в Кондопоге, Костомукше, Пряже, Пудоже, Сегеже, Шелтозере. Когда пришел на работу в музей «Кижи», в 1992 году встала задача создания первой в республике информационной базы данных «Наследие». Я разработал ее принципы и структуру, а сотрудники Карельского научного центра РАН занимались технической стороной. Если бы к тому времени в моей жизни не было всей предыдущей работы — экспозиционной, экспедиционной, фондовой, я никогда с этим не справился бы. В этой работе мне помогали все сотрудники музея. Я горжусь, что удалось решить эту задачу и создать собственную, единственную на тот момент базу данных, а не использовать чужой готовый продукт. И когда система «Наследие» морально устарела, она была успешно конвертирована в КАМИС, с которой сегодня в России работают уже более 120 музеев, среди них такие как Русский музей, музей Московского Кремля и др. Важны достоверность и полнота ввода информации, качество первичных учетных документов. На сегодня 70% предметов основного фонда музея «Кижи» уже введено в компьютер. Но, к сожалению, на острове этой системы нет. И это создает определенную сложность в работе. Ю. М. Лошак, ведущий специалист фирмы «Альтсофт», который занимается внедрением КАМИС в музеях России, опыт музея «Кижи» в этой области считает одним из лучших.

Вместе по жизни

Ну, давай присядем, Помолчим немного. Пусть не будет адом Дальняя дорога.

Вы вместе с Людмилой Васильевной со времен Соловецкого музея. Как Вы ухаживали за ней, ведь она была директором, а Вы подчиненным?

Сначала я, конечно, смотрел на нее, только как на начальника. Но постепенно шло сближение, установился теплый контакт. Совместные экспедиции, экспозиционная работа. И все как-то получилось само собой. Наш служебный роман перерос в союз единомышленников и друзей.

По жизни вы помогали друг другу профессионально?

Безусловно, этого нельзя было миновать. Людмила Васильевна для меня в чем-то учитель музейного дела. Она с самого начала ставила конкретные задачи, жесткие сроки, критиковала по делу. Это она создала Соловецкий музей. Если бы не ее энергия и работоспособность, он так и остался бы филиалом.

Хотя опыта у нее тогда было не намного больше, но в отличие от многих, было четкое понимание, для чего все это делалось. Всегда важно видеть и понимать цель своей работы. Как говорил наш соловецкий коллега Н. А. Никишин, ныне ведущий российский музеолог, люди идут в музей вовсе не для того, чтобы узнать прошлое. Это не цель, а средство понять настоящее и заглянуть в будущее: вот это — быть может, вот это — обязательно, а вот это — никогда. И наша задача не утомлять людей своими рассказами, а помогать им видеть и познавать.

Николай Иванович, последние годы Вы связаны с Кижами. Что значит для Вас работа в этом музее?

В нашем музее замечательный, высококвалифицированный коллектив. Очень доброжелательная обстановка. Приятно, что сотрудники не останавливаются на достигнутом. Видно, как музей развивается, много инноваций. Важно, что музей «Кижи» сегодня реально определяет свое место в обществе. Музей «Кижи» — это музей, в котором очень приятно и почетно работать.

P. S.

Путешествуйте, люди, пешком. В крайнем разе — в телеге, на велике, в весельной лодке. Не с багажной квитанцией, а с рюкзаком — Жизнь не будет казаться короткой.

(Н. Шилов, Петрозаводск, 2001 г.)

Беседовала Елена ДОБРЫНИНА