Интерес музея - исторические поселения
@kizhi
У сотрудников музея «Кижи» давно на слуху концепция с названием «Музеефикация исторических поселений охранной зоны музея-заповедника «Кижи». Сочетание слов не очень понятное, особенно для стороннего человека. Что же данная концепция собой представляет? Попробую объяснить (в том числе и самому себе) содержание этого названия.
Музеефикация – это раскрытие через музейную работу (выставка, демонстрация, экскурсия, издательская деятельность и др.) интересных для посетителя объектов, как материальных, так и нематериальных, ранее не вовлеченных в музейную сферу. Разумеется, эти объекты интересны также и ученым, и специалистам.
Исторические поселения – это наши деревни вокруг острова Кижи (интересные во всех отношениях объекты), первые сохранившиеся письменные упоминания о многих из которых содержатся в Писцовой книге Обонежской пятины Великого Новгорода 1563-го года.
Охранная зона – это 9990 га водной и земной поверхности, условно выделенных вокруг ансамбля Спасо-Кижского погоста, на которых до Октябрьской революции и Отечественной войны 1941 — 1945 гг. находились 47 деревень.
Музеефикация исторических поселений — раскрытие деревни как будущего объекта музейной работы — должна проходить поэтапно. На первом этапе – сбор всех доступных материалов и сведений о ныне существующих и исчезнувших деревнях из числа этих сорока семи с тем, чтобы на втором этапе на основе накопленных знаний «открыть ее, деревню, миру» — выявить интересное для показа и рассказа, достойное сохранения, возобновления, реставрации; разработать саму экскурсию, восстановить или создать инфраструктуру и пути сообщения и сделать еще многое другое. Причем музеефицированное историческое поселение нельзя парализовать и заспиртовать, как уродца в Кунсткамере, оно должно жить и возрождаться, желательно – в русле традиции, иначе будет не очень интересно.
Нужно ли это музею-заповеднику как проводнику исторического поселения «в мир» и всему внешнему миру? Уверен, что да. Нужно ли это историческим поселениям – деревням? Если сохранять и возрождать их – именно как исторические поселения — другого пути у нас в стране, кроме как организованный туризм, я думаю, нет.
Пожалуй, на этом надо перестать говорить о теории, скажу лишь, что работа по музеефикации деревень – а первый ее этап это сбор сведений – ведется в музее крайне малыми силами и средствами и успешной быть потому пока не может. А дальше хотелось бы еще раз привлечь внимание к нашим удивительным деревням Кижской округи.
***
…На северо-западе от церквей Кижского погоста, примерно в четырех километрах от него, располагаются в соседстве четыре живописные деревни: Речка, Пустой Берег, Зубова, Подъельник (именно так – «Зубова», у «Зубовых», «Подъельник», а не «Подъельники», называют их местные жители). Про себя я считаю их «кустом деревень Пустого Берега», по некогда самой большой среди них деревне (на начало ХХ в. в Речке насчитывалось пять домов, в Пустом Береге – одиннадцать, в Зубове – семь, в Подъельнике – восемь; всего, получается, тридцать один дом), хотя часовня для этих деревень общая была в Подъельнике, чуть к северу за деревней. Посвящена она Параскеве Пятнице и Варлааму Хутынскому. Она и сейчас стоит на своем месте, но домов в Подъельнике давно уже нет, последний жилой дом сгорел в феврале 1985 года.
Престольный праздник, общий для четырех деревень, «Варлаам», праздновался в первую пятницу Петрова поста. Съезжались гости — по сорок лодок стояли вряд в загубине у часовни, в домах «по воронцам все выпечка стояла». В то время в каждой деревне был свой праздник: на Петра ехали на Волкостров, на Духов день – в Ямку, на Илью – в Телятник (опять же местное название Телятникова) и т.д. Гостили, конечно, все по родственникам, «роднились», но, поскольку Заонежье все переплетено родственными связями, получалось, что у большой семьи во многих деревнях есть своя родня.
Приведу несколько интересных особенностей, записанных от местных старожилов, связанных с этими деревнями. Так, например, утверждение о том, что лодки в Кижской округе шились исключительно на Еглове и Волкострове — местном центре судостроения, мягко говоря, не совсем верное: шили лодки и курили смолу Гаврила Дмитриевич и Степан Гаврилович Исаковы в деревне Зубова, отец и сын. Лодочниками их называли. Шили лодки прямо в фатере (избе), выносили через широкую дверь. Доски пилили сами, даже сын с женою вдвоем – Степан на козлах наверху, хозяйка внизу. Для шитья лодок к дому был пристроен навес на столбах, под ним лодки шили летом.
В Подъельнике была даже лодочная мастерская с русской печью, пристроенная к наибольшему в деревне дому Киселевых. Михей Маркович Киселев в загубине с южной стороны деревни делал сойма в тишине (имеется в виду спокойная вода), лодки двухпарусные. Сойма строили вскладчину несколько человек. Михей Маркович шил в Подъельнике лодки еще и после войны.
Хорошие лодки шил и Алексей Иванович Афонин, тоже в Подъельнике; и Петр Никитин в Пустом Береге тоже шил лодки, и сын его Борис Петрович Никитин от него шить лодки научился.
То есть выяснилось, что в деревнях Пустого Берега жили, по крайней мере, четыре семьи судостроителей, шивших лодки для себя и на заказ. Сейчас, когда звучат громкие имена волкоостровов-лодочников, об этих фамилиях мало кто помнит.
Много интересного связано в памяти людской с «большими» домами. Почти в каждой деревне был какой-то особо выдающийся, самый большой и красивый дом. Мне ни разу не пришлось встретить в беседах со старожилами о прежней жизни образ «кулака-мироеда», столь популярный в советской агитации. Обычно высказываются так: «люди были богатые, достойные», «сами жили от своего труда и другим жить давали». Вот в Зубове самым большим (по теперешним понятиям – огромным) был дом Яковлевых (по деревне – Иевлевых), про них вспоминают, что «добрые были люди». В Подъельнике – «желтый» (крашенный охрой) двухэтажный дом Киселевых, с пятью(!) русскими печами, даже в горнице одной была русская печь, да еще в лодочной мастерской – шестая. С восторгом вспоминают большой, крашенный белым Бачуринский дом напротив Пустого Берега, в деревне Бачурина – с гульбищем, красивый, «как белый лебедь»…
Так вот, интересно, например, что в доме Киселевых в Подъельнике «было устроено восемь качелей на сарае – четыре штуки для взрослых и четыре для детей. За стол садились зараз двадцать семь взрослых, потом, как они поедят, дети ели».
Про огромнейший дом Морозовых, тоже белый, хорошо видимый из Зубова, рассказывают такую историю. После войны дом обезлюдел и в нем колхоз хранил зерно. Сторожил его по ночам житель Пустого Берега Петр Никитин. В одну ночь привиделось ему, что по лестнице с чердака спускаются пары, мужики и бабы, все нарядные. Выехал на озеро на лодке и до утра в ней просидел. Больше не пошел сторожить…
***
Теперь о другой деревне, о Боярщине. Расположена она против середины острова Кижи, также на Мандере (материке). От Пустого Берега километра три будет. Слово «мандера» выводят от санскритских «мандара» — тихий, мандира — радующая; если до финно-угров в наших краях действительно жили арьи, предки славян, индусов и иранцев, то они, вероятно, имели в виду то, что «в замандерье» — прибрежных водах, защищенных островами от ветров, не бывает сильного волнения, как в открытом Онего, и они, эти воды, тихи и приветливы. Боярщина – место самое видное, открытое и продуваемое всеми ветрами. Старое название – Козаревская, Козыревская, Козаревщина. Тоже какое-то «козырное», не простое имя. До войны в деревне было семнадцать домов, из них три выдавались своими размерами – занимали площадь до четырехсот квадратных метров. В памяти теперешних старожилов деревня эта прочно связана с танцами, песнями, праздничной гульбой. На ее широкой травяной улице играли в лапту, причем принимали в лапте участие не только дети, но и взрослые мужики.
Для танцев же был настелен дощатый помост. Съезжалась молодежь на лодках со всей округи – с песнями, с гармошками. Особенно фартовыми и задиристыми слыли волкостровы, ерсневские и боярщицкие парни постоянно с ними не ладили.
В то время еще любили «ходить в кадрель». Пары становились в четыре ряда, ряд против ряда по четырем сторонам помоста, да еще четыре пары вставали по углам, крест-накрест. Каждую фигуру ходили все: сначала одни две встречные стороны, потом другие две стороны, потом угловые пары крест-накрест. И так все шесть кадрельных фигур. Бывало, и парни, и мужики соревновались в пляске друг перед другом – кто больше коленцев выкинет. Нет больше у кого коленцев, нечего «соперьнику» показать – выбывает такой, а победитель вызывает следующего, кто его переплясать желает…
***
Что еще удивительно теперь? Взаимовыручка прежних крестьян. Когда в 1928 году в деревне Зубова у одной семьи сгорел дом, мужики соседних деревень собрались и порешили помочь погорельцам: с каждого лошадного мужика по два бревна на дом доставить, а кто не может бревнами – чтоб помогал в строительстве. Через полгода у этой семьи был уже новый дом. Это и называлось «всем миром». Простота и доброта преобладали в человеческих отношениях. Говорили: «Видишь, к скодне лодка подъезжает – не смотри кто, а ставь самовар». Есть и сейчас еще люди, которые до сих пор блюдут дедовскую, заветную обстановку в доме, живут внутренне просто и красиво. Вот как рассказывала мне одна деревенская жительница про свою последних лет судьбу: «Жили мы с Иван Иванычем на одной площадке (это она зимой в городе живет). У меня умер муж, вскоре у него умерла жена. Прошел год, приходит ко мне Иван Иваныч и говорит: «Парасковья Тихоновна моя, как умирала – сказала мне, что ты год подожди, а потом молодую никого не бери, а иди к Александре Семеновне. Лучше нее никого не ищи, а так ей и скажи, и живите вместе. Заплакала я… Вот так и стали мы жить вместе, и прожили десять лет без трех месяцев, и не было у нас между собой за все время никакого неудовольствия или грубого слова».
Вот и хочется музеефицировать и восстановить этот заонежский гостеприимный и добрый нрав, волкостровское лодочное мастерство, танцы и лапту на Боярщине, большие красивые дома крепких и достойных семей.
