Воспоминания Ивана Касьянова об А.Ф. Гильфердинге
@kizhi
Александр Федорович Гильфердинг приехал в Олонецкую губернию, в город Повенец, с крестьянином Кижской волости, Васильем Яковлевым Мореходовым (лодочник, возивший по озеру Онегу: он, рулевой и 6-ть гребцов ), где случился тогда быть крестьянин той же волости, деревни Космозерского Погоста, Степан Парамонов Куницын, который с Мореходовым очень знаком. И узнав, что господин Гильфердинг собирает былины и рассчитывается щедро, тогда крестьянин Куницын говорит Мореходову: «И у нас человек есть, крестьянин Иван Аникиев Касьянов, знает былины, а только он сюда не пойдет, потому что очень далеко».
А Мореходов говорит: «Я довольно знаю Ивана Аникиева, и он меня послушает— придти в Чолмужу, на 18-е число июля 1871 года».
И написал от имени своего записку, что господин Гильфердинг очень добрый и рассчитывается щедро. По приезде Куницына в Космозерскую волость, подает записку мне, Касьянову, что просит господин прибыть за 45-ть верст в деревню Чолмужу на 18-е число.
Но хотя время и рабочее и не свободное, но понудило желание видеть такое важное лицо в самыих глухих и непроходимых местах. Это более привело во удивление и в большой смех, что господа собирают былины: говорим между собою, что «господам должно быть в Петербурге более делать нечего».
Но как прошенный запиской, отправился в путь, отойдя в Толвуйскую волость верст за 30-ть, где было нужно нанять лодку и перевозчика на 15-ть верст через озеро Онего. По прибытии моем в деревню Чолмужу, где тоже был приехавши крестьянин Мореходов, а господина Александра Федоровича Гильфердинга не было, потому что он из города Повенца ехал сухим путем через монастырь Данилов, — под вечер, около 8-ми часов, через Губу увидали огонь, и поехали туда на лодках и встретили его. На другой день, то есть 19-го числа в понедельник поутру явился и размышляю так: что наши уездные господа становые пристава и разные служащие лица весьма гордые, и думал, как явлюсь я к генералу, берет страх и ужас. Затем, перекрестив глаза, и говорю: «А что Господи даст! если чего и не знаю, да с мужика, так, думается, и не взыщет».
И, во-первых, увидел служителя при нем, Ефима Ивановича, который собою очень приветливый и скромный, и просит меня чаю пить. Но, желая я прежде познакомиться со слугою, пью и думаю: «должно быть хорошего господина слуга: он всех учтиво принимает». Потом камергинер предложил господину, что Иван Аникиев пришел. Тогда Александр Федорович принял меня очень ласково. Но я, видя такое важное лицо, стоял перед ним с дрожащим сердцем. И он, господин, видит во мне перемену и говорит Ефиму Ивановичу: «налей рюмочку хорошей водки»! Но от которой я отказался, потому что никогда не пивал. Потом говорит генерал: «А пьете ли чай?» Я говорю: «Чай я пью». Тогда господин сказал: «Ефим, подай нам чаю». Когда выпил я, Касьянов, стакан чаю, то поосвежился духом, как будто стало и посмелее. Тогда начал я петь былину о Добрыне Никитиче, а генерал начал сам писать, так очень скоро и успешно, что едва поспеваю я голосом пропевать. Потом о Дюке Степановиче другую былину. Потом господин приказал меня хозяевам кормить и чаем поить. Потом пропел об Алексее Михайловиче Московском, об отдании города Смоленца.
На другой день мне было очень весело, потому что познакомился с господином, и, видя, что он человек очень скромный, смирный и ласковый, и размышляю про себя: «Должно быть господа, что чин выше, то и добрее, не как наши уездные господа; придешь, за каким-либо случится делом, то он наскачет, как зверь на рогатину, не взирая ни на какие твои справедливости».
Потом я пропел о Михаиле Потыке, сыне Ивановиче, пятую я пропел о Настасье королевичне, шестую я пропел о пахаре Никуле Силениновиче, седьмую я пропел о взятии Казани Грозным царем Иваном Васильевичем.
А под вечер пригласил он меня с ним вместе прогуливаться. Тогда стала у хозяев домой скотина приходить. Но как скот пасется без пастуха, то когда она пришла к реке Чолмуже, то сама пошла в воду, не взирая ни на какую быстрину, плывет сама без погонщика, стадом. То мы смотрели с большим удивлением. И говорил Александр Федорович: «Ну, я этого не премину рассказать господам по приезде в Петербург».
Еще тут же приехал в Чолмужу Толвуйской волости, деревни Загуб, крестьянин Иван Кузьмин, с былинами другой раз. То Александр Федорович спросил: «А ты, старичок, чего приехал?» А старик говорит: «Батюшка, я былину вспомнил». «Ну, спой же, старичок».
Тогда начал он петь о Чурилушке Пленковиче. Тогда Александр Федорович дал ему 3 руб. за одну былину. А у меня еще ничего не получено и думаю: «Что мне Бог даст». Более в Чолмуже никого не сыскалося. А тут бояре приходили свою грамоту показывать (которая дана, за сбережение царицы Марфы Иоанновны, Михаилом Федоровичем попу Ермолаю) на квартире, где квартировал Александр Федорович, у крестьянина Петра Иванова Сурина. И рассказывали генералу, что значит пядина лесу и сколько занимает места.
«Это, говорят бояре, надоть растолковать!»
Тогда господин говорит: «Это нам ваша грамота была известная, а вы ю храните у себя, как зеницу ока. Прощайте!» На третий уже день, то есть 20-го числа июня, освободилися от всех занятий. А ветер был очень сильный, что было нельзя по Онегу ехать ни господину, ни мне. То мы все провожали время вместе, а Ефим Иванович настрелял уток. Тогда Александр Федорович говорит камергинеру: «Ефим, подай сюда Ивану Аникиевичу чаю со мною вместе, пущай пьет!»
А я ему говорю: «Позвольте мне к самовару поближе, там мне повыгоднее будет: здесь стакан-два, а три — и то много, а там и пяток — так ничего».
Он рассмеялся, говорит: «Ну, впрочем, где вам угодно», и дал мне денег 13 рублей. Тогда я очень обрадовался такой неожиданной наживе. Иду на квартиру, погляжу и думаю: «Слава Богу! Господь послал какого благотворителя!»
Но как уже к вечеру ветер подтих, то оны стали собираться в путь, готовиться к поезду на Пудожскую гору, Пудожского уезда. Тогда я пособил носиться в лодку и проводил глазамы, покуда было можно видеть.
После этого по осени приехал я в Петербург по сбору на церковь, и у меня пришло большое желание увидеть своего благотворителя. И думаю я, что такой ли будет здесь весьма добрый, как был в наших местах, или не припустит и на глаза. Но, однако, что Бог ни даст, а попробую сходить. Показал городовой квартиру, и я постучал в колокольчик. Вдруг выбегает знакомый слуга Ефим Иванович. И я ему рассказался. Тогда он взял меня к себе, потом предложил обо мне Александру Федоровичу. Тогда господин приказал мне зайти к себе в покои, где сидела у него законная супруга Варвара Францовна, и так ласково и милостиво посадил подле себя. А генеральша наливала сама нам чай и с закускою. Но и опять я удивился, что генеральша сама наливает чай простому мужику.
Сижу и про себя думаю: «Это должно быть вторая Сарра; имела 300 рабынь, а сама месила тесто и кормила рабочих. Но тут же мне сказал Александр Федорович: «Я предложу Географическому Обществу, может мы вас попросим в собрание». Но когда я был потребован, то, по приходе моем, вышел Александр Федорович, взял меня под руку и посадил на стул, где сидело большое собрание господ. Тогда я подумал: «Где Господь привел быть и сидеть между учеными людьми, просветителями и разъяснителями народу, и все учтиво принимают».
И тут я пропел три былины о пахаре Никуле Силениновиче и об Алексее Михайловиче, о Грозном царе Иване Васильевиче, о взятии Казани, а более — время было поздо. И после этого был награжден деньгами, и все очень ласково приняли. А сердце мое наиболее возрадовалось потому, что нашел в ученых людях кротость и смирение, по-писанному: «блаженни кротции, яко тии наследят землю.
