Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Певческая культура вепсов по сей день не получила достаточного освещения в научной литературе. Отметим наиболее значимые работы по истории и культуре вепсов – работы – статьи В.А. Лапина о русских песнях, бытующих у вепсов (19,20); Е.Е. Васильевой о вепсской мелострофе (5), статьи И. Рюйтел, посвященные проблеме нотаций вепсских причитаний (28), работы И.Б. Семаковой о песнях-сказках и причитаниях вепсов (29,30,31). Сведения о допесенных формах вепсского фольклора – лесных ауканьях –содержатся в работе М. Лобанова «Лесные кличи» (21,22). Важное методологическое значение имеют статьи Т.В.Краснопольской, посвященные проблеме межэтнических контактов в сфере традиционной культуры вепсов (14). Отметим также дипломные работы студентов Петрозаводского филиала Ленинградской консерватории (позднее – Петрозаводской государственной консерватории им. А.К.Глазунова) - И.Б. Курагиной (Семаковой) «Напевы причитаний северных вепсов» (18), И.В. Барановой «Традиционный календарь вепсов и его музыкальное наполнение» (1), Е.Г.Горчаковой «Колыбельные песни оятских и белозерских вепсов: структурно-типологический аспект» (8).

Частушки, как один из пластов песенной культуры вепсов, до сих пор не привлекали внимания исследователей. Думается, это не случайно. В отечественной этномузыкологии этому жанру уделено чрезвычайно мало внимания. Во многом это связано с предвзятым отношением к нему, как имеющему сравнительно позднюю историю возникновения. С другой стороны, бытует мнение, что частушка – жанр преимущественно литературный, не представляющий особого интереса в музыкальном отношении. На первый взгляд может показаться, что мнение это не лишено основания. В 1936 году Е.В.Гиппиус в работе «Интонационные элементы русской частушки» писал: «В самом деле, при распространенности в каждой деревне сотни и тысячи частушечных текстов, все они поются на три-четыре напева, тогда как каждая лирическая песня имеет свой собственный напев. Создается впечатление, что творческая направленность в области частушки сосредотачивается исключительно на литературных, а не на музыкальных образах. Однако, подобное заключение справедливо лишь отчасти» (7, с.99).

Работа Е.В.Гиппиуса стала первым глубоким исследованием, посвященным музыкальной стороне русской частушки. Е.Гиппиус первым обратил внимание на то, что «… речитативное сказание частушки определяется импровизацией гармошечного наигрыша, поскольку интонация певца следует за импровизацией гармониста, создающего самостоятельное музыкальное произведение – основу речитации…». В своей работе ученый высказывает мысль, чрезвычайно важную с точки зрения методологии изучения жанра: «…исследование музыкальной стороны частушки возможно только через изучение гармошечного наигрыша» (7, с.102). Однако далее он отмечает, что по времени возникновения речитативный тип частушечного напева следует считать наиболее поздним. По мнению Е.В. Гиппиуса, существуют и иного типа напевы, в которых гармонь имеет гораздо меньшее значение: «…. на периферии, где дольше сохранялись пережитки более ранних типов музыкальной практики, как, например, в Северном крае, …напев частушки образуется … из отбора песенных – вокальных – интонаций» (7, с.102). Эта мысль ученого стала ключом для понимания подхода к изучению тех частушечных форм, которые существовали в традиции вне гармошки.

В последней трети ХХ в. и первом десятилетии ХXI в. появился ряд новых работ, посвященных частушке. В первую очередь – это работы Ю.Е. Бойко, в которых автор рассматривает различные локальные разновидности частушечных форм (2,3,4). Обрядовые функции частушки рассмотрены С.Р. Кулевой на материале локальной традиции Вологодской области (16). В исследовании Г. Лобковой «Древности Псковской земли: Жатвенная обрядность» (23) частушки («полевые припевки») рассматриваются как одна из составляющих частей целостной в содержательном и функциональном отношении системы культурной традиции (жатвенной обрядности). Наблюдения над стилистикой карельских частушек содержатся во вступительной статье Т.В. Краснопольской к сборнику «Карельские частушки» (15).

В сборнике «100 песен Ленинградской области» (составитель сборника – В.А. Лапин) автором-составителем отмечены особенности исполнения частушек, звучащих на жатве, на покосе: «…это оригинальные по форме припевки, бытующие только в деревнях по реке Ояти. Они исполняются в особой установившейся манере: звонкие, летящие вдаль вскрики в самом начале, длинные, мелодические линии, ритмические перебои-сдвиги и долгие кадансы в конце. Эти частушки создают ощущение простора полей и лесов, что, к сожалению, невозможно передать средствами условной нотации» (32, с.7).[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В современной песенной культуре вепсов частушка занимает едва ли не ведущее место. Уходят в прошлое (а во многих селах уже практически ушли) свадебные, лирические, колыбельные песни, причитания стали реликтовым жанром. Сегодня в вепсской деревне можно записать лишь отчасти сохранившиеся допесенные пласты фольклора, связанные с промысловой и скотоводческой деятельностью местных жителей (лесные ауканья, зовы домашних животных); поздние лирические песни (в очень ограниченном количестве) и многочисленные версии частушек.

Сами информаторы называют частушки как русским словом «částuska» так и вепсским «lühüd pajo» (что в переводе означает «короткая песня»), не делая при этом различия в употреблении термина. Сходное явление отмечено Т.В.Краснопольской в песенной традиции карелов: «Карелы называют чрезвычайно любимые ими однострофные песенки лирического содержания усвоенным из русского языка словом «частушка» и карельским « luhut pajo» - короткая песня» (15).

Lühüd pajod всегда играли значительную роль в общинном быту вепсов. Благодаря своей эмоциональной «отзывчивости», они функционировали практически во всех праздничных и социально-бытовых ситуациях, являясь неотъемлемой частью деревенских гуляний, молодежных игрищ и т.д. «Короткие песни» включались и в комплекс обрядов жизненного и календарного циклов. По воспоминаниям информаторов они могли звучать и во время свадебного застолья, и во время работ в поле, лесу (жатва, вырубка леса, обработка пожоги, сбор вереса, грибов, ягод). На основании чего можно говорить о функциональной разветвленности этого пласта вепсской песенной культуры.

Основная их часть формировалась под влиянием гармошечных наигрышей и представляет собой локальные версии общерусских частушечных форм: «Русского», «Семёновна», «Кружки». К ним примыкают и частушки «под язык» (своеобразная «игра языком», заменяющая гармошечный наигрыш), а также «под барабанку» (пастуший инструмент).

Отдельную группу представляют собой lühüd pajod, исполняемые в лесу, на жатве, на качелях. По звучанию эти частушки существенно отличаются от беседных и вечерочных. Это своего рода медленные лирические медитации, поющиеся на «долгие» напевы, никогда не сопровождавшиеся игрой на музыкальных инструментах. Сами информаторы говорят о них так: «Когда плясать, дак плясовые, когда петь – дак медленно, с вытяжкой». Или: «голосом протягивали, голос расходитца – только лес званит», или: «как в лесу, так и в жатве пели – с перерывом, протяжно, долгим голосом» (из материалов экспедиций автора статьи).[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Подобные частушечные напевы зафиксированы собирателями во второй половине ХХ века в разных районах северо-запада России: на Вологодчине и Псковщине, в Пудожском крае Карелии и в южнокарельских селах. Автор работы записал «долгие» lühüd pajod в вепсских селах, расположенных по реке Ояти (Ленинградская обл.), а также на Вологодчине – в вепсских поселениях вблизи Белого озера. Основой данной статьи и послужили полевые записи, сделанные автором в экспедициях 2005-2006 годов, а также материалы фольклорного архива Петрозаводской государственной консерватории им. А.К. Глазунова (экспедиции консерватории 1981 - 1982 годов в Ленинградскую обл.). Важным ориентиром в работе стало положение, изложенное в статье О.А.Пашиной: «...в основе всех компонентов народной культуры лежит единая мировоззренческая система, единый комплекс мифологических представлений, присущий данному этносу» (27).

Своеобразие вепсской традиционной культуры во многом обусловлено географическими особенностями земель, на которых располагаются поселения средних (оятских и белозерских) вепсов. Издавна они были отделены от соседних территорий, так как размещались в плохо проходимых лесах. Оторванность от соседей не могла не наложить отпечаток на самосознание местных жителей, которые и по сей день, достаточно явственно ощущают собственную непохожесть на жителей других мест. «Мы, вепсы,- лесные люди» - неоднократно говорили информаторы.

Расположение сел в лесу не могло не сказаться и на их хозяйственно-культурной деятельности, основой которой сегодня является лесное земледелие и лесное животноводство, а также исконные – охота и рыболовство. В мифологических представлениях народа лес обозначен как сакральное, табуированное пространство, жестко регламентирующее поведение человека на его территории. Многим формам ритуального поведения в лесу сельские жители следуют до сих пор, о чем свидетельствуют многочисленные данные, зафиксированные в экспедициях по р. Ояти и на Белом озере. Неслучайна в вепсской мифологии и сохранность, устойчивость так называемого ее «низшего слоя», к которому относятся различные духи, связанные со всем мифологизированным пространством от дома до леса. Самым популярным природным духом у вепсов был и остается «Хозяин» леса, власть которого распространяется не только на пространство леса, но и на пространство поля, объединяя их общей семантической основой.

Именно здесь, в лесу и на жатве, звучали «долгие» lühüd pajod, органично вписываясь в окружающий сакральный мир. «Долгие» lühüd pajod исполняются на двух языках – русском и вепсском. Двуязычное бытование традиции (практически всех её жанров) обусловлено сложной этнической историей вепсов, их многовековыми контактами с соседним русским населением. Многие черты поэтики lühüd pajod вписываются в традицию общерусской частушки. Все проанализированные тексты основываются на традиционном для жанра силлабо-тоническом стихе, представленном многочисленными структурными версиями.

Своеобразие поэтических текстов сказывается в целом ряде черт. В первую очередь - в лиричности их сюжетов (как отмечают информаторы «женщины в этих частушках горюшко спевали»). Необходимо отметить и отсутствие психологического параллелизма в поэтических строфах – как в русскоязычных, так и в вепсскоязычных текстах. Вероятно, это связано с творческим переосмыслением вепсами заимствованной, «чужой» этнической традиции, с «переинтонированием» её на свой лад. Глубоко своеобразен фонетический и морфологический строй текстов, хранящий следы тесного взаимодействия и взаимовлияния двух языков. [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

При анализе исполнительских особенностей акцентуации поющегося стиха, выявляются своеобразные акцентные формы, показывающие отсутствие влияния гармошечного наигрыша на формирование напевов «долгих» lühüd pajod. Подобные акцентные формы наблюдаются в вепсских причитаниях, что позволило нам сделать предположение о генетической связи этих жанров.

На эту же связь указывает и относящийся к архаичному пласту народных верований - символический образ кукушки, встречающийся в текстах lühüd pajod. Монотонное кукование кукушки у вепсов, как и у славянских народов, ассоциировалось с плачем. В верованиях и фольклоре славянских народов, карелов и финнов кукушка считалась воплощением души умершего. Подобные представления у вепсов отразились в свадебных и похоронных плачах. Образ кукушки в них отражает душу замужней женщины и умершего человека, прежде всего, матери.

В отличие от «частых» lühüd pajod, которые пели на жатве лишь девушки, «долгие» исполняли и в лесу, и на жатве только женщины среднего возраста, имеющие детей – те, кому в традиции отводилось право на ритуальное оплакивание (в отличие от девушек, беременных, а также женщин, только что вступивших в брак). «Долгие» напевы lühüd pajod, поющиеся «плаксиво» (термин «плакса» нередко является синонимом термина «причитание»), можно отнести, к плачевому типу ритуального интонирования. Функция подобных напевов, по аналогии с причитаниями, заключается в общении с миром предков. Привязанность исполнения «долгих» lühüd pajod к сакральным территориям леса и поля не случайна, ибо там, по представлениям вепсов, наряду с лесными, полевыми «духами-хозяевами», обитают и души умерших родственников.

Анализ поэтического, музыкально-ритмического строя, подтвердил предположение родства «долгих» lühüd pajod и причити. Оно проявляется на различных уровнях: и в образном строе (образ кукушки – посредника между «этим» и «тем» светом), и в сходных принципах ритмической, акцентной, ладовой организации, и в целом комплексе сходных интонаций (многократных речитациях звука финалиса в завершении мелостиха и мелострофы, длительном «пребывании» напева в верхней части квинтового или квартового диапазона, общем нисходящем контуре, типах мелодического движения). Причина подобного сходства кроется и в общем семантическом поле обоих жанров. Вероятно, все это говорит, о глубинных связях обоих жанров и о принадлежности «долгих» lühüd pajod к более раннему стилевому пласту.

Литература

1. Баранова, И.В. Традиционный календарь вепсов и его музыкальное наполнение»: дип. раб. студ., Петрозаводская государственная консерватория им. А.К. Глазунова. - Петрозаводск, 2005.
2. Бойко, Ю.Е. Соотношение текста и напева в русской частушке // Искусство устной традиции. Историческая морфология. Сб.статей, посвященный 60-летию И.И. Земцовского. - СПб., 2002.
3. Бойко, Ю.Е. Частушка среднего Урала // Экспедиционные открытия последних лет. Статьи и материалы. - СПб.,1996. – С.115-144.
4. Бойко, Ю.Е. Интонационные - элементы спасовской частушки // Актуальные теоретические проблемы этномузыкознания. V Гиппиусовские чтения: Материалы конференции. - СПб., 1993.
5. Васильева, Е.Е. Вепсская причетная мелострофа в международных и межэтнических отношениях // Современное финно-угроведение. Опят и проблемы. - Л., 1990, - С. 100-179.
6. Гиппиус, Е.В. Интонационные элементы русской частушки // Советский фольклор. - М.;Л., 1936, №4-5, - С. 97-142.
7. Горчакова, Е.Г. Колыбельные песни оятских и белозерских вепсов: структурно-типологический аспект: дип. раб. студ. Петрозаводская государственная консерватория им. А.К. Глазунова, - Петрозаводск, 2006.
8. Земцовский. И.И. Частушка // Музыкальная энциклопедия. Гл. ред. Келдыш Ю.В. Т.6, - М.,1986.
9. Земцовский, И.И. Проблемы русской частушки // Советская музыка. 1987, №7, с.73.
10. Карельская частушка. / Сост. Т.Коски. - Петрозаводск, 1985
11. Кондратьева, С.Н. Карельская народная песня. - М., 1977.
12. Краснопольская, Т.В. О некоторых особенностях музыкально-строфовой формы в карельских причитаниях // Финно-угорский музыкальный фольклор. - Таллинн, 1980.
13. Краснопольская, Т.В. Песни вепсов в иноязычных публикациях // Народная песня и музыка как носитель идентитета и объект культурного обмена. Тезисы докладов. - Таллин,1996.
14. Краснопольская, Т.В. Северная причеть как «диалог» этносов // Культурные коды двух тысячелетий. Вып.1. - Петрозаводск, 2000.
15. Краснопольская, Т.В. – От редактора // Карельские частушки. Сост. Коски Т. Петрозаводск,1985.
16. Кулева, С.Р. Обрядовая частушка в Устюжинской традиции // Локальные традиции в народной культуре Русского Севера (Материалы IV Международной научной конференции «Рябининские чтения – 2003»). - Петрозаводск, 2003. – С. 61-66.
17. Курагина, И.Б. Напевы причитаний северных вепсов»: дип. раб. студ. Петрозаводский филиал Ленинградской консерватории (ПГК им. А.К. Глазунова). - Петрозаводск, 1980.
18. Лапин, В.А. Фольклорное двуязычие: феномен и процесс // Искусство устной традиции. Историческая морфология: К 60-летию И.И.Земцовского: Сб.ст.Отв.ред. и сост. И.Ю.Альмеева. - СПб., 2002.
19. Лапин, В.А. Русские свадебные песни у вепсов // Проблемы музыкального фольклора народов СССР. - М., 1973.
20. Лапин, В.А. Русская песня у вепсов // Музыкальное наследие финно-угорских народов. - Таллинн, 1980.
21. Лобанов, М.А. Вокальные мелодии-сигналы в крестьянском быту (по материалам Северо-Запада РСФСР) // Советская этнография, 1983, №5,- С.113-122.
22. Лобанов, М.А. – Лесные кличи. Вокальные мелодии сигналы на Северо-Западе России. СПб.,1997.
23. Лобкова, Г.В. Древности Псковской земли: жатвенная обрядность. СПб, 2000.
24. Мациевский, И.В. О музыкальных инструментах вепсского народа //Музыкальный фольклор финно-угорских народов: архаика и современность. Тезисы докладов. Таллинн, 1979.
25. Пашина, О.А. Календарно-песенная система лесных сел восточной Брянщины //Экспедиционные открытия последних лет. Народная музыка, словесность, обряды в записях 1970-х – 1990 х годов. Статьи и материалы. СПб, 1996.
26. Пашина, О.А. Мир живых и мир мёртвых в музыкальных звуках // Голос и ритуал. Материалы конференции. - М.,1995. – С.76-81.
27. Пашина, О.А. Мир звуков в народной славянской культуре // Мир искусств. Альманах. Вып.4. - СПб., 2000 /Отв. ред. Б.И.Зингерман. – С.277-291.
28. Рюител, И. Опыт нотации вепсских причитаний // Финно-угорский музыкальный фольклор. Таллинн, 1980. –С.169-194.
29. Семакова. И.Б. К проблеме музыкального языка традиционной культуры вепсов // Фольклор и современная духовная культура финно-угров. - Саранск, 1993.
30. Семакова, И.Б. К вопросу о существовании мифологического эпоса у северных вепсов // Традиционная культура: общечеловеческое и этническое. - Петрозаводск, 1993.
31. Семакова, И.Б. Некоторые аспекты изучения северновепских песен-сказок // Актуальные вопросы советского музыкознания и музыкальной педагогики. - Петрозаводск, 1987.
32. Сто песен Ленинградской области / Сост. М.Лапин. - Л., 1970.