Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

На протяжение всей своей творческой жизни, а в последние годы — особенно занимала Б.Н.Путилова проблема работы певческого/сказительского сознания. Подготовка к изданию книги А.Лорда «Сказитель» (М., 1994) и собственная последняя прижизненная монография «Эпическое сказительство» (М., 1997) — выразительные тому свидетельства. Конечно, Б.Н.Путилов был прежде всего фольклористом-филологом, но, во первых, фольклористом Божьей милостью; во-вторых, не только фольклористом, но замечательным фольклористом-этнографом (чего стоят его океаническая экспедиция, собранные там материалы и цикл появившихся в связи с этим работ!); а в-третьих — и это для моего сообщения самое важное — человеком с тонким певческим слухом.

Когда уходит из жизни талантливый и столь многообразно одаренный человек, мы почти всегда испытываем чувство вины перед ним, перед памятью о нем. Мы почти всегда с горечью осознаем, как много с ним не договорено, не дослушано, не дозаписано… Известно, что Б.Н.Путилов довольно часто и с удовольствием пел казачьи песни во время дружеских домашних застолий. Мне только однажды довелось слышать его в такой домашней обстановке и я понимаю теперь, какая это жалость, что его пение не записывалось на магнитофон.

Но судьба бывает иногда благосклонной. Ровно 4 года назад, здесь же, на I Рябиниских Чтениях, Е.Е.Васильева подумала, что хорошо было бы во время предстоящего ей назавтра доклада озвучить и показать для сопоставления сюжет духовного стиха «Алексей человек Божий» как он бытовал в устно-письменной кантовой традиции — в связи с известной фольклорной записью этого же стиха в Карелии Истоминым-Дютшем. (Этот фрагмент эпитафии Ст.Яворского, написанной в 1709 году на кончину святителя Димитрия Ростовского, широко вошедший в кантово-рукописную и в фольклорную традиции. Иногда, как и в нашем случае, начинается со слов «Текут временна лета»).

Поскольку кантовая фактура 3-голосна, мы предложили Б.Н.Путилову помочь нам. Он не только с готовностью согласился, но азартно участвовал в записи. Собрались в номере у О.М.Фишман, кроме нас был еще А.К.Байбурин. По тесситурному раскладу Б.Н.Путилову пришлось петь средний, то есть психологически самый сложный голос (Е.Е.Васильева пела верхний голос, я — бас). Б.Н.Путилов попросил ноты с подтекстовкой и пел, внимательно глядя в ноты. Процесс разучивания оказался предельно простым: один раз я пропел с ним его партию, второй раз мы спели его партию с верхним голосом, в третий раз пели всю 3-голосную партитуру одновременно с записью. Записали еще один дубль первой строфы. Затем так же легко и быстро записали «Текут временна лета».

Эта запись и прозвучала на следующий день во время доклада. Б.Н.Путилов вел заседание, я сидел наискосок через стол, рядом с К.В.Чистовым, который во время демонстрации записи шепнул мне на ухо: «Какое интересное, архаичное звучание!» А Б.Н.Путилов, довольно улыбаясь, незаметно показал мне поднятый большой палец — дескать, во-о! Инкогнито исполнителей было тогда нами сохранено.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

А в тот вечер, войдя в азарт и явно получая удовольствие от этого занятия, Б.Н.Путилов предложил спеть с ним еще что-нибудь подобное. С разгона попробовали озвучить сложнейший кант «В Кане Галилейстей»… Две эмоционально выразительные реплики Б.Н.Путилова в процессе записи: — Как мне мешают эти слова! — отрываясь от нот первого из названных кантов. И восторженно-растерянно: — Я потерялся! — в пробе записи «В Кане Галилейстей».

Дальше разговор пошел на злобу дня. Б.Н.Путилов взволнованно следил за телевизионными сообщениями о тревожно-трагических событиях в Чечне — на его родине и в местах его первых фольклорных экспедиций. Но нам удалось как-то удачно его отвлечь, разговор повернулся в историческое русло. И мы попросили Б.Н.Путилова спеть что-нибудь из терских казачьих песен. Он, чуть смущаясь, но и с явным удовольствием попробовал — О-о, я охрип! — откашлялся и начал: — Не из тучушки ветерочки они дуют… Б.Н.Путилов спел (а я записал на диктофон) три строфы известной исторической песни «Терские казаки и Иван Грозный». Об этой записи и пойдет дальше речь. Но сначала я предлагаю послушать эту запись и короткий комментарий к ней самого Б.Н.Путилова.

Теперь — нотация и расшифровка записи. (Далее участники вечера обозначаются: Б.Н. — Б.Н.Путилов, Е.В. — Е.Е.Васильева, В.Л. — В.А.Лапин, О.Ф. — О.М.Фишман, А.Б. — А.К.Байбурин.)

Б.Н. — [...] этих казаков уже практически нет. Их Дудаев всех или если не всех, то наполовину изгнал из своих станиц. Вдруг я читаю в газете где-то, что в станице Червленной разоружают чеченцев. Откуда там чеченцы?! С 16 века это казачья станица. Лермонтов там писал свою «Колыбельную», Толстой, значит, там писал своих «Казаков» — вдруг там чеченцы! А я там записывал вот эту песню. (…)

1. Не из тучушки ветерочки они ду… ой, вот и дуют,Ой, не дубравушки во поле шумят, о-о-ой,Ой, не дубравушки во поле шумят.

2. Ой, да то не гусюшки, ой да вот они кага… ой, вот кагачут,Ой, по-над бережком гуси сидючи, о-о-й,Ой, по-над бережком гуси сидючи.

3. Ой, да та казачушки. ой да вот они (в) распла… ой, вот (в) расплакались,Ой, перед грозны (и) м царем стоючи, о-о-й,Ой, перед грозны (и) м царем стоючись.

— Ну и так дальше: перед грозным царем Иваном Васильевичем, просят подарить им Терек. И он дарит им Терек со притоками, до Каспийского моря.

В.Л. — А исторически так было?

Б.Н. — Ну, есть предание… Вот эти гребенские…[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Е.В. — А Гребень — это что такое?

Б.Н. — Если отсюда смотреть, то по другую сторону Терека «гребнями» назывались низкие горы — вот, первая гряда гор, безлесная. Вот сейчас там Старопромысловский район, который часто упоминается в разных сводках. А потом, по-видимому, чеченцы их оттеснили за Терек, и они там основали свои станицы. И в конце концов поняли, что просто существовать без поддержки государства они не могут. Послали какую-то делегацию к царю. Ну, царь им пожаловал эти земли, значит, вот, и они стали служить. Более 300 лет… больше они там служили. И вот так до нынешних времен. Есть предание — вот эта песня об этом. [...]

Итак, это классический пример песенно-повествовательного, исторического сюжета, существующего в форме протяжной лирической песни, что, как известно, характерно для казачьих фольклорных традиций. В целом форма мелострофы лапидарная, удивительно пластичная и прозрачно ясная — две мелостроки с почти точным повторением второй. Можно обозначить ее следующей схемой:

В работах этномузыковедов хорошо выявлены и обоснованы понятия 'нормативный' или 'нераспетый' стих и 'песенный' или 'распетый' стих. Рассмотрим нашу запись именно в таком ключе, поскольку это дает нам возможность отметить некоторые исполнительские нюансы, характеризующие мастерство певца.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Нормативный цезурованный стих в первых двух строфах выявляется достаточно ясно. Это одна из устойчивых песенно-стиховых форм 5+6/5+5, с устойчиво фиксированными фразовыми ударениями и чередующемся женским и мужским окончанием в каждой паре строк.

1. Не из тучушки / ветерочки дуют,Не дубравушки / во поле шумят.

2. То не гусюшки / вот они кагачут,По-над бережком/ гуси сидючи.

(При некотором старании можно, конечно, почувствовать и другую, в более позднее время весьма популярную стиховую форму — 8+7:

Не из тучушки подуют,Не дубравушки шумят.

Это, с одной стороны, конечно, от лукавого, хотя некоторые наши музыковеды и увлекаются подобными упражнениями, но, с другой, свидетельство удивительного системного единства русского песенного стиха.)

Певческие средства, с помощью которых эта форма=схема превращается в распетый стих протяжной песни, в общем столь же очевидны, сколь и общераспространены. Это 1) словообрыв с последующим пропеванием полного слова — один, формообразующий, подчеркивающий вторую ударную позицию в 1-й мелостроке; 2) внутрислоговые распевы — два: один небольшой, на первом ударном слоге каждой строки, второй — большой, во 2-й мелостроке, после смысловой строки текста повторяющий на частице 'ой' вторую мелодическую часть 1-й мелостроки (именно этот раздел обозначен в схеме литерой b); функция, таким образом, в обоих случаях тоже структурообразующая, ярко подчеркнутая мелодической рифмой с напевом 1-й мелостроки; 3) дополнительные огласовки — в исполненном фрагменте отчетливая огласовка использована только один раз в 3-й строфе — 'грозны (и) м', но это лишний раз свидетельствует о том, что Б.Н. хорошо и в деталях слышит форму слогоритма, то есть ритма песенного произнесения словесного текста, в соответствии с которым здесь требуется еще один слог; 4) наконец, дополнительные вставные частицы, слова, междометия и их сочетания. По месту в мелострофе их можно сгруппировать следующим образом:

а) 'ой' — структурно маркирующая частица: начала всех строк (кроме первой, инципитной); послецезурное начало второго полустиха в 1-й мелостроке (тоже везде, кроме первой строфы); начало текста 1-й строки после словообрыва; большой внутрислоговой распев 2-й мелостроки;

б) структурно сильные места мелострофы занимают и сочетания с частицей 'ой':

• 'ой да то' — начала мелостроф;
• 'ой да вот' — послецезурное начало второго полустиха 1-й мелостроки;
• 'ой вот', 'ой вот и' — после словообрыва в 1-й мелостроке;

в) слова 'вот', 'они', 'то', 'и' — кажутся функционально двойственными, могут входить в качестве смысло-значимых в основу стиха. В то же время, в первой строке 'они' — явно вставное слово, а в устойчивых сочетаниях 'ой да то' и 'ой да вот они', использованных во 2-й и 3-й строфах, слова 'то', 'вот', 'они' функционально «качаются», явно подчиняясь инерции всего вставного словосочетания.

Таков, вкратце, исполнительский арсенал способов распевания стиха в данном певческом воплощении. Мы имеем счастливую возможность сопоставить вариант Б.Н. с записью этой же песни в исполнении народных певцов. Звукозапись произведена в 1948 г. от смешанной группы — двух женщин и одного мужчины, того самого Н.М.Литвина, от которого Б.Н. записал эту песню во время своей первой экспедиции 1945 г. (Текст опубликован в 1946 г. в сб. «Песни гребенских казаков»; нотация звукозаписи, сделанная Б.М.Добровольским, опубликована в сб. «Исторические песни ХIII-XVI вв.", вышедшем под редакцией Б.Н.Путилова в 1960 г.; напев №55.)

Композиционно и мелодически это очень близкие варианты. Тут слух и память Б.Н. не подводят. Но в плане инструментовки песенного стиха он создает фактически самостоятельную, богатую и вполне оригинальную версию. В самом деле, если взглянуть под тем же углом зрения на ансамблевый вариант, то можно заметить, что, во-первых, словообрыв находится в том же структурном значении, но после словообрыва для пропевания полного слова Б.Н. «набирает» всегда 5 слогов (в ансамбле — 4) и гораздо изобретательнее (ср. в ансамбле — 'ду… они дуют', у Б. Н. — 'ду… ой вот и дуют'); во-вторых, вставные слова и словосочетания употребляются ансамблистами много реже и в гораздо меньшем числе ('ай/ой', 'ой да', 'э', 'они', у Б.Н. с учетом двойственных — 11!). Но будем справедливы: в ансамблевом варианте существенно большую роль играют внутрислоговые распевы — может быть, и в силу принципиально меньшего числа «инструментующих» песенный стих средств.

Таким образом, очевидно, что Б.Н. предстает здесь не просто фольклористом, который может спеть некоторые из записанных им когда-то и полюбившихся ему песен, но предстает талантливым и самобытно оригинальным носителем фольклорно-песенной традиции. Из недавно опубликованной «Автобиографии» (ЖС, 1998, №4) становится понятным, откуда идет это знание. «Мама (терская казачка. — В.Л.) и тетя Маня часто пели казачьи песни, иногда приезжал дядя Саня с женой и возникал семейный хор. Можно сказать, терскую песню я воспринял с тех самых лет, как стал что-то воспринимать. Это во мне много лет спало, а потом вдруг проснулось и вспомнилось в 45-м…» (Там же, с.5).

В 1945 году, как я уже упоминал, Б.Н. записал эту песню от одного певца, Н.М.Литвина. В опубликованной нотной записи Литвин как ансамблевый певец выглядит довольно пассивно: он просто дублирует, фактически буквально, второй женский голос. Конечно, во время сольного исполнения в 1945 г. он мог и должен был петь иначе, создавая мелодический облик песни. Но маловероятно, чтобы он тогда принципиально иначе, по сравнению с ансамблевым вариантом, мог управляться с песенным стихом. Это хоть в какой-то степени должно было бы проявиться и в его ансамблевом пении. И я уверен, что такой нотатор, как Б.М.Добровольский, этого момента не упустил бы. Следовательно, можно быть вполне уверенными в том, что, в основном твердо следуя традиционной песенной форме, Б.Н. создает в то же время свою, совершенно оригинальную версию. А если учесть еще некоторые артикуляционные и ритмические детали исполнения, детали тонкие и изысканно отточенные, то это — мастерское пение.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В тот вечер, с которого я начал, после пения разговор пошел об истории (в связи с песней) и о близких исторических причинах, в частности, о сталинской «национальной политике», которые привели к новой чеченской войне. (Напомню, что вечеринка наша проходила в сентябре 1995 года, уже был Буденновск, но только сейчас, особенно в связи с событиями в Дагестане, становится понятным масштаб трагедии, в которую все это развернулось.) Направление разговора сменилось, мы снова переключились на Б. Н. и стали спрашивать его о том, как он ощущает слова песни во время пения. Приведу этот небольшой фрагмент разговора буквально.

[...] Б.Н. — Нет, я словесную материю очень хорошо представляю, так сказать, как бы и без мелодии.

В.Л. — А вот когда Вы поете ее как песню — что происходит у Вас в сознании?

Е.В. — Вы укладываете слово в какое-то другое… состояние?

Б.Н. — Да, я стараюсь уложить слово, потому что я боюсь, что, значит… Там немножко трудно, вот. Поэтому я вижу свою цель в том, чтобы слова уложить в этот напев. Потому что там как-то не все… складно получается. Вы сами почувствовали — там с Иваном Васильевичем что-то такое…[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В.Л. — То есть для Вас в данном случае первоначальным… скажем так, контуром, стержнем процесса пения является напев?

Б.Н. — Конечно!

В.Л. — Вам надо слова в этот напев уложить?

Б.Н. — Да, слова уложить.

В.Л. — То есть — напев ведет песню?[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Б.Н. — Да, да!

Е.В. — То есть — у Вас сказительское сознание?

Б.Н. — Это сказительское сознание, конечно. У них проблема — выстроить стих. Задача заключается в том, чтобы выстроить стих.

В.Л. — В соответствии с напевом?

Б.Н. — В соответствии с напевом. [...][текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Дальше пошел теоретический разговор о проблеме сказительского сознания, формульного и не формульного стиха и т. д. Но мы вернемся к тому моменту, когда Б.Н. говорит, что с Иваном Васильевичем у него «не все складно получается». Речь идет о 3-й мелострофе, которая действительно трудна для распева, потому что, в отличие от первых строф, имеет не двух-, а трехсложную дактилическую клаузулу — 'расплакались'. Да и само это длинное 4-сложное слово, которое после словообрыва пропевается полностью, должно быть, по версии Б.Н., инструментовано дополнительными 'ой вот'. Получается 'ой вот расплакались' — 6 слогов, вместо обычных 5. Б.Н. идеально выходит из этой трудности: сохраняет свою версию инструментовки стиха и, хорошо удерживая в слуховом сознании общую формулу слогоритма, не разрушает ее, но лишь дробит одну, метрически абсолютно точно услышанную слогоноту:

ой вот (в) расплакались

Это дает ему возможность сохранить все параметры звучащего песенного стиха и в то же время «вобрать» лишний слог внутрь формулы слогоритма.

Теоретически «чистый» вариант, дающий нормативную структуру стиха 5+6, в этой строфе возможен:

То казачушки / вот они восплачут.

Похоже, Б.Н. на, так сказать, подсознательном уровне своего песенного сознания=слышания ощущал возможность такого решения. Об этом может свидетельствовать необычная форма с начальным дополнительным согласным '(в) расплакались' в его исполнительском варианте. Но, вероятно, он придерживался все-таки той формы этого слова, которую слышал от традиционных певцов.

В опубликованной нотации, как я уже упоминал, содержатся только две первые строфы, в целом совпадающие по тексту с нашей записью. И хотя слово 'расплакались' в полной записи текста встречается, но находится оно в другой стиховой позиции и мы не можем сказать, как управлялись традиционные певцы с этим именно местом.

Проделав весь этот анализ, я внимательно присмотрелся к записи полного, весьма развернутого текста, сделанной в 1945 г., и обнаружил, что во второй его половине Б.Н. по крайней мере в 6 строфах сделал именно точную певческую запись первых, наиболее сложных строк. В них после словообрыва встречаются как нормативные случаи в 5 слогов ('ай вот надежда'), так и ненормативные в 6 слогов ('ой вот казаченьки') и, как видим, избранная Б.Н. для этого места форма инструментовки стиха 'ой вот' (именно эти два случая и приведены в качестве примеров). Отсюда следует несколько соображений разного рода, отчасти корректирующих наши первоначальные наблюдения. Во-первых, певец Н.М.Литвин в ансамбле с женщинами очевидно подчиняется их упрощенной песенной версии; когда же он пел один, то чувствовал себя гораздо свободнее и, вероятно, инструментовал стих «по полной программе» протяжной песни. Во-вторых, у молодого фольклориста Б.Н.Путилова, записывавшего песню, в процессе записи могло постепенно «просыпаться» то песенное знание, которое он воспринял еще в детстве. Отсюда — нарастающее желание и возможность зафиксировать на бумаге именно песенное звучание стиха, весьма изощренное в протяжной песне. (Отсутствие такой фиксации текста протяжных лирических песен, к сожалению, до сих пор остается нормой в филологических публикациях.) В известной мере можно также предполагать, что и у самого певца происходила некоторая динамика в процессе пения.

Наконец, в-третьих, трудности, связанные с «уложением» нормативных и ненормативных словесных комплексов в напев в пении народных исполнителей, как известно, отнюдь не редки. Мы часто сталкиваемся с ними во время полевой работы и, главное, при расшифровке подобных экспедиционных записей. Часто они возникают от неловкости исполнителей, связанной с общим ослаблением традиции. В нашем случае эти трудности, так сказать, изначально заложены в песне. Может быть, в данном случае закономерность именно в том и заключается, чтобы на фоне нормы достаточно часто и спонтанно возникали ненормативные словесные формулы, которые тоже имеют свое «законное» певческое решение. Но замечательно, что Б.Н. — исполнитель не только изящно справляется с подобной трудностью, но сам слышит и осознает эту трудность в процессе пения. И это отнюдь не работа рефлексирующего сознания, это еще одно свидетельство его, по сути, фольклорного исполнительского мастерства.

Примеры:

1. Поет и рассказывает Б.Н.Путилов. Сентябрь 1995 г., «Белые Ключи», 1 Рябиниские чтения. Запись и нотация В.Лапина.
2. «Терские казаки и Иван Грозный». Нотация Б.М.Добровольского из: Исторические песни ХIII-ХVI вв.". Ленинград, 1960, №55.
3. Тексты обеих нотаций и реконструкция 'чистого' стиха.

Текст Б.Н.:

1. Не из тучушки ветерочки они ду… ой вот и дуют,Ой, не дубравушки во поле шумят, о-о-ой,Ой, не дубравушки во поле шумят.

2. Ой да то не гусюшки, ой да вот они кага… ой вот кагачут,Ой, по-над бережком гуси сидючи, о-о-ой,Ой, по-над бережком гуси сидючи.

3. Ой да та казачушки, ой да вот они (в) распла… ой вот (в) расплакались,Ой, перед грозны (и) м царем стоючи, о-о-ой,Ой, перед грозны (и) м царем стоючись.

Нераспетый стих:

1. Не из тучушки / ветерочки дуют,Не дубравушки / во поле шумят.

2. То не гусюшки / вот они кагачут,По-над бережком/ гуси сидючи.

3. То казачушки / вот они восплачутПеред грозныим / царем стоючись.

Текст ансамбля:

1. Не из тучушки ветерочки ду… они дуют,Ай, не дубравушки во поле шумят, а-а-ай,То не дубравушки во поле шумят.

2. Ай да то не серые гусюшки они гаго… вот гагочут,Ой, по-над бережком гуси сидючи, э-э-э,Ой, по-над бережком гуси сидючи.