Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Наше выступление построено на материале полевых записей, сделанных от уроженцев сёл, ранее существовавших южнее озера Водлозера. Сорок лет назад они были переселены в село Водла. Водлозерье в последние годы привлекает пристальное внимание учёных – этнографов, историков, археологов, лексикологов и др. Этот интерес вызван многими причинами. Они станут понятны, если мы скажем, что в 20 км от с.Водла расположена д.Заволочье, а в 3-х км восточнее неё – д.Яблонь–Горка, или Волок, как называет её местное население. Здесь-то и находился когда-то знаменитый Волочёк Кенский.

Эти территории в I – начале II тысячелетия были заселены саамами, потом на Водлозерье пришли вепсы, позднее карелы. Несколькими волнами накатывалась новгородская колонизация. «Этнические группы, выходившие на Север были, – как пишет К.В.Чистов, – неоднородными». Здесь они входили в контакт с «чудскими… а позже с саамскими группами» [1] . На Пудожско–заволочских территориях они создали свою новую местную культуру.

Верхневодлинские поселения были своего рода перекрёстком важных исторических путей. Дело в том, что русло реки Водлы – путь на северо–восток – поворачивает в этих местах к северу. Это не согласовалось с намерениями людского потока, стремившегося на восток, к пушным богатствам Приуралья, предания о которых сохранялись в Новгороде с конца X века, со времён походов новгородских ушкуйников, в частности Гюраты Роговича «на Печору и Югру» (М.В.Витов). Движение его затормозилось в поисках волоков. Это было делом нелёгким и заняло немалое время. Поток стал «рассеиваться» вдоль реки, «оседать», новопришельцы селились рядом с аборигенами и чересполосно, кто не надолго, а кто и навсегда. Вот тогда, вероятно, и стали появляться деревни с такими названиями, как Водла, Верхний и Нижний Падун, Салмозеро, Усть–Колода (Кубово), Кумбасозеро, Вирозеро, Верхняя и Нижняя Половина, Вама, Заволочье, Яблонь–Горка, Чуяла и поселения на побережье оз.Водлозеро и его островах.

Волок – Волочек Кенский – был найден и освоен, и жизнь по обе его стороны стала активно развиваться благодаря торговым связям, налаживавшимся между новгородскими и заволочскими, архангелогородскими землями. Позднее волок запустел, а люди остались…

Эти местности, по данным информаторов, были связаны институтом местных престольных праздников и – как следствие – семейно–брачными отношениями. В определение «верхневодлинская традиция» мы и включили музыкальный фольклор данных поселений.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Сложность нашей работы заключалась в том, что сёла верхней Водлы по существу не образуют «единого куста поселений», а отстоят друг от друга на 10, 20, а то и 40 км., и ожидать встречи с «идеальной» локальной традицией у нас не было оснований. Поэтому в нашем описании, учитывая сказанное, мы стараемся сохранять объективность, избегая преждевременных обобщений.

Главным для нас стал вопрос – остались ли в современной певческой культуре верхневодлинских сёл какие-либо следы её былой полиэтничности?

Принципиально важным для нас является то, что начинаем мы работать не на «пустом месте». Экспедициями Петрозаводской консерватории уже созданы богатые коллекции аудиозаписей пудожского материала, существуют уже статьи и исследования пудожской культуры Т.В.Краснопольской. Статья «Северное Обонежье в свете этномузыковедческих исследований» [2] содержит описание основных ареалов пудожской традиции, её жанровой системы и типологию местных напевов. Сёла верхней Водлы подробного освещения не получили. По мнению исследователя, каждое село Пудожа заслуживает не только музыковедческого, но и комплексного исследования, настолько многообразен и сложен его культурный ландшафт. Но только начав работать над местным материалом, мы воочию убедились, что верхневодлинская певческая культура, как капля воды, отразила своеобразие пудожской традиции: её прихотливый облик, в котором то так, то иначе проступают черты полиэтнической подпочвы на фоне устоявшихся черт «классической» севернорусской культуры.

Началом исследования стало знакомство с обрядовым свадебным фольклором, который принято считать одним из наиболее глубоких пластов традиционной культуры. И тут нас ожидало первое многообещающее открытие – напевы одиночных квартовых причитаний невесты дали образцы, предельно близкие описанной Е.Е.Васильевой «вепской мелострофы», WMS [3] , которые на остальной территории Пудожа в таких «чистых формах» встречаются крайне редко. (Пример №1)

Ритмическая форма одиночных причитаний выступает и в «пиррихическом», и в «хореическом» видах. Особенно, интересна версия, записанная в д. Нижний Падун от М.А.Ковиной. Женщина причитывает в свободном темпе (tempo rubato). Поэтому, весь напев приобретает трудно определимый словами оттенок горестного сожаления, печали. В Пудоже подобную манеру исполнения называют «обидной».[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Напев групповой песни–причета подтвердил точность его определения как «речной» (здесь и далее мы пользуемся определениями ареалов, предложенными Т.В.Краснопольской в её исследованиях музыкальной культуры Пудожа). Он широко бытует по всему нижнему и среднему течению р.Водлы, далее его ареал охватывает сёла Колодозеро, Корбозеро и следует в Заволочье через Лекшмозерский волок. Формировался этот напев, вероятно, позднее одиночного, уже в пределах собственно пудожской культуры [4] . (Пример №2) Если ареал верхневодлинских песен–причётов развёртывается от пудожских земель на восток, в Заволочье, а напевы одиночной причети типологически родственны не только обонежским, но и всей северо–западной причётной культуре [5] , то как мы могли убедиться, «знаком» пудожского стиля является политекстовый «прощальный» песенный напев, на который поются поэтические тексты «Из-за лесу, лесу тёмного», «За столами за дубовыми», «Ты река ли, моя реченька», «Накатилась туча тёмная». В Заволочье его уже нет, а те мелодии, которые можно принять в качестве его далёких модификаций, принадлежат другому локальному стилю.

Развитая песенная строфа напева обнимает два стиха. Она имеет разные версии мелодической композиции, которые различаются большей или меньшей распевностью мелодических ячеек, их слитностью или цезурированностью. (Пример №3)

Последовательность четырёх нисходящих мелодических ячеек придаёт напеву строгость, суровость, которые подчёркивает характерное звучание кульминации в его центральной части: она акцентирует «сверхнизкий» звук – так называемый субтон – расположенный ниже главной опоры, что придаёт его звучанию особую значительность. Это характерная для русской песни «низкая кульминация», играющая большую роль в протяжной песне. В версиях, записанных на границах Пудожа, в Заонежье, этого звука в напеве нет. В верхневодлинских же версиях мы наблюдаем такую картину: одна певица поёт напев с низкой кульминацией, другая – то с ней, то без неё. В групповом же исполнении в момент кульминации часто звучит своего рода «кластер» (наложение обоих кульминационных звуков) очень выразительный в живом вокальном звучании. Чего здесь больше: a) безразличия? – «Пойте, как хотите, я по-своему спою»; б) отсутствие чуткости к ладовому своеобразию кульминации? в) привычка к резким созвучиям?

По нашим предположениям, и то, и другое, и третье. Возможно, что в разных сёлах этот напев был усвоен до того, как произошла полная консолидация родовых (семейных) групп населения в единую общину. И каждая родовая традиция закрепила разные версии, сохраняя их из поколения в поколение как «своё» – «чужое».

Иначе сложилась судьба обрядового прощального напева «Ты река ли моя, реченька» в верховьях реки Водла. В д.Еремеевская сразу узнаётся «общепудожский» напев. Что же касается версии песни, записанной от уроженок д.Кубово, то здесь сходство с общепудожской мелодией долго мешало понять, что же с ней произошло, сделав ощущение сходства как бы ускользающим. Оказалось, что здесь перед нами образец комбинаторики – принцип уже знакомый нам по работе Т.В.Краснопольской над материалом русскоязычной культуры карел–людиков [6] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Если схематически обозначить мелодические ячейки общепудожского напева и их последовательность как «а», «в», «с/d», «d/c», то кубовская версия образует схему «a», «c», «а/c», «в». Вследствие разомкнутого характера ячейки «в», напев приобрёл кольцевую, «бесконечную» форму.

Статус обрядовых в Пудоже имеют лирические песни, которые поют, «когда невесту катают». Версия песни «Пташка вольная», записанная от уроженцев д.Кубово, близка другим пудожским версиям. Это протяжная мелодия, складывающаяся из 4–5 несимметричных контрастных мелодических ячеек. Мелодический распев вызывает в поэтическом тексте широкий распев слогов и и два словообрыва. Всё это позволяет отнести данную песенную мелодию к классическим образцам русской лирики.

Версия этой же песни, записанная в д.Нижний Падун, должна быть отмечена особо. Она имеет поэтическую строфу, складывающуюся из двух примерно равных стихов, состоящих из 10–12 слогов, т.е. может быть обозначена как АВ.

Мелодические ячейки, соответствующие каждому из стихов, представляют собой близкие варианты: варьируются лишь их зачины, что позволяет определить напев песни как стиховой, т.е. дважды повторенный с каждым из стихов строфы.

В схеме соотношение напева и текста могут быть изображены так:[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Поэтическая строфа: А В

Мелодическая форма: а + в ; а¹ + в

Сам характер модификации широко распрастранённой пудожской мелодии в версии д. Н.Падун – сжатие и упрощение формы, сведение строфового напева к стиховому, позволяет зафиксировать вмешательство иноэтнического художественного сознания, которому, как заметила ещё Л.М.Кершнер, свойственна тенденция к одночастности [7] .

Замечательно то, что жители, от которых были произведены записи, живя рядом в одной деревне, годами слушая друг друга, сохраняют свою версию напева и свой характер исполнения. Это подтверждает уже высказанную выше мысль о том, что семейно–родовые традиции пения водлинцы свято берегут.

Наши наблюдения над музыкальной традицией сёл верхней Водлы продолжаются. И здесь мы могли бы поставить многоточие. Но, завершая этот эскиз местной певческой традиции, мы хотим обратиться к этнографам и лингвистам. Суммируя сказанное, мы приходим к следующим интересным выводам:

1. В акциональном коде верхневодлинской свадьбы есть такие подробности, которые не совпадают с представлениями о северно–русской свадьбе, к песенно–причётному виду которой её, безусловно, нужно отнести, а именно: а) в верхневодлинских деревнях не выделен обряд расплетания косы. Время его проведения может меняться, и в рассказах информантов его значение и драматизм ситуации не отражены; б) необязательным является обряд невестиной бани; в) не вполне логичным представляется поведение вершника, возглавляющего поезд жениха и т.д.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

2. В вербальном коде серьёзного комментария заслуживают поэтические тексты причитаний. Кроме возможной «оговорки» вроде, «белёное крылечушко» – вместо «пилёного крылечушка» или «покорюсь да речиватица» вместо традиционного «покорю да ретиво сердце», «сутецькой сын» вместо «чуж отецкой сын», встречаются непонятные выражения, которые могут быть объяснены как заимствования из иного языка либо как диалектные слова.

Мы можем только предположить, что усвоение свадебной обрядности шло в этих местах параллельно с языковой ассимиляцией, опережая её. Поэтому в вербальном коде сохранилось много ещё не понятых слов и поэтических конструкций.

Таким образом, начальный этап знакомства с певческим фольклором верхневодлинских сёл говорит о безусловной принадлежности его пудожскому стилю и отражает разные исторические этапы формирования последнего: мелодии одиночных причитаний – след раннего, «вепского» этапа [8] ; мелодии песен–причетов – след периода формирования Пудожа как единой культурно–хозяйственной территирии. Можно предположить, что «прощальный» обрядовый напев был занесён в верховья Водлы на раннем этапе появления там русского населения, но и в нём отразилось фольклорное двуязычие, причём в тех формах, которые стали позднее характерными и для развития местной песенной лирики.

• [1] Чистов К.В. Актуальные проблемы изучения традиционных обрядов Русского Севера // Фольклор и этнография: обряды и обрядовый фольклор. Л., 1974. С.12.
• [2] Краснопольская Т.В. Северное Обонежье в свете данных этномузыковедения. // Очерки исторической географии. Северо–Запад России. Славяне и финны. Под ред. А.С.Герда и Г.С.Лебедева. 2001.С.390–409.
• [3] Васильева Е.Е. Вепсская мелострофа в междужанровых отношениях причётной традиции // Симпозиум–79 по прибалтийско–финской филологии. Петрозаводск, 1979. С.125–130.
• [4] Краснопольская Т.В. Северное Обонежье в свете данных этномузыковедения... С.402.
• [5] Васильева Е.Е. Вепсская мелострофа... С.126–127.
• [6] Краснопольская Т.В, Семакова И.Б. Певческое искусство села Суйсарь // Село Суйсарь: история, быт, культура. Петрозаводск, 1997. С.169–174.
• [7] Карельские народные песни / Сост. и автор вступ. статьи Л.М.Кершнер. М., 1962, С.19–21.
• [8] Логинов К.К. О динамике расселения саамов, вепсов, карел, русских на территории Карелии // Культурные коды двух тысячелетий. Петрозаводск, 2000. С.42–46.