Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Заговорно–заклинательная поэзия представляет собой исключительный феномен русской культуры; это единственный фольклорный жанр, который сохранился со значительной полнотой в рукописях ХVII–XVIII вв., имеющих широкую географию (Русский Север, центрально– и южнорусские земли, Поволжье, Сибирь; Москва и Петербург, провинциальные города).

Если былины, сказки, исторические и лирические песни, пословицы, загадки, дошедшие до нас в записях ХVII–XVIII вв., в большинстве своем опубликованы и неплохо изучены, то заговоры за редкими исключениями оставались за рамками внимания исследователей. Между тем заговоры составляют важную и неотъемлемую часть фольклорного наследия России. Без учета заговорно–заклинательной поэзии наше представление о фольклоре и народной культуре ХVII–XVIII вв. является обедненным и односторонним.

Не позднее второй четверти ХVII в. в России (прежде всего на Русском Севере) сформировалась традиция составления и переписывания рукописных сборников заговоров. Большое количество сборников и отдельных заговорных текстов ХVII–XVIII вв. происходят с территории бывших Олонецкой, Архангельской и Вологодской губерний. Не случайно наиболее ранние и представительные сборники заговоров происходят – один из Заонежья, а другой – с территории великоустюжских земель [1] . Высокий уровень грамотности населения, богатая рукописная традиция, относительная территориальная изолированность и слабое воздействие официальной церкви – все эти факторы способствовали формированию развитой севернорусской заговорной традиции.

В последние годы благодаря архивным разысканиям Н.Н.Покровского, Е.Б.Смилянской, А.С.Лаврова, А.В.Пигина, А.А.Турилова, А.В.Чернецова и других исследователей в научный оборот введен целый ряд неизвестных ранее сборников заговоров XVII–XVIII вв., описаны формы социального функционирования заговорной традиции [2] . В результате появилаcь возможность рассмотреть заговорную традицию России XVII–XVIII вв. в ее исторической динамике, географической и социальной стратификации, а также осмыслить различные формы взаимодействия устных и письменных форм магического слова.

В настоящее время было бы полезным выделить и описать отдельные региональные традиции внутри общерусской заговорной традиции, определить их репертуар, характерные для них функционально–тематические группы, сюжетные типы, группы мотивов, образно–тематические константы.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В то же время важно не только реконструировать репертуар заговоров, но и осмыслить заговорную традицию как динамическое целое, выяснить принципы порождения и варьирования текстов.

Такая реконструкция может опираться на сумму письменных источников XVII–XVIII вв. и строиться с учетом более поздних материалов XIX–XX вв., относящихся к тем же территориям, что и более ранние рукописные материалы. Вполне реальна такая реконструкция для заговорной традиции Олонецкого края и особенно Заонежья. Особое значение имеет в этой связи известный Олонецкий сборник второй четверти XVII в., частично опубликованный В.И.Срезневским в 1913 г. Это обусловлено тем, что он, по-видимому, в значительной степени отражает устный репертуар заговоров Заонежья того времени. Большое количество однофункциональных или однотипных заговоров, включенных в Олонецкий сборник, позволяет выявить закономерности текстообразования и варьирования текстов. Обратимся в этой связи к заговорам от кровотечения. В Олонецком сборнике их всего 17; это около 15% от общего количества русскоязычных заговоров (всего их примерно 115). Они даются двумя большими группами – 8 в начальной части сборника (№ 4, 9, 10, 12–15, 17) и 9 в завершающей части, писанной другим почерком (№ 81, 93–97, 99–101).

Ряд текстов сопровождается «инструкциями», из которых явствует, что заговоры следует именно произносить, с уточнениями – когда и как именно, сколько раз их повторять, какие действия при этом совершать: «Говорится молитва стару и ветху, и молоду, и полну по всяк день и по всяк час» (№4) [3] (1); «Говор(и) на яйце и на масло древян(ое) и на масло коров(ь)е» (№10); «А говор(и) и, заплевав, приткнуть безимянным перстом» (№12); «Говори три ж, плюнь три ж на рану» (№13); «Говор(и) три ж» (№17).

Ни один из заговоров от кровотечения не повторяет буквально другие. В то же время в разных текстах встречаются сходные ситуации, персонажи, формулы и словосочетания. В целом тексты весьма разнообразны: от сравнительно больших, сюжетно выстроенных заговоров (№ 4, 12, 93) до кратких, близких заклинательным формулам, с едва намеченной сюжетной частью (№ 94, 100).

Если одни тексты выстроены логично, таким образом, что последующие эпизоды и формулы присоединяются к предшествующим, развивая их содержание (№ 4, 12, 93, 96, 99), то в других отдельные формулы соединены друг с другом или прибавлены к основной части текста так, что их внутренняя логика не всегда очевидна (№ 14, 15). В тексте №101 две формулы не связаны по смыслу друг с другом; можно думать поэтому, что это не один, а два разных текста, записанных подряд.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Некоторые композиционные фигуры и содержательные элементы отличаются большим постоянством, чем другие. Например, инициальная формула типа «Есть в море камень…» и мотив зашивания раны встречаются в заговорах от кровотечения с большим постоянством. В то же время формулы положительного и отрицательного сравнения, формулы невозможности и другие встречаются относительно редко и нерегулярно.

Описание чудесных персонажей в заговорах от кровотечения может иметь лапидарный характер, а может разворачиваться и функционировать как значимый эпизод заговора. Так, например, шитьем могут быть заняты «красная девица о двою главах» (№4), «красная девица, именем Анастасия» (№93), «белый муж» (№96), «золотая швейка» (№99), просто «баба» (№101). В заговоре же №12 шитьем заняты два персонажа – «баба железная» и «девица золотая», причем при конструировании этих образов использованы приемы ступенчатого сужения образов и сквозного симпатического эпитета. Сравнение фрагментов текстов №101 и №12 позволяет проследить переход от прямого именования персонажа к конструированию сложного магического образа.

Седит баба на золоте стуле, золото прядет, пришивает золотою иглою и золотою нитью кров(ь) у раба Божия имярек… (№101)

Стоит ступа железная, на тои ступе железнои стои(ть) стул железныи, на том стуле железном седит баба железная, и прялица у неи железная и веретена у неи железные; прядет она кужел железнои; и зубы, и глаза железные, и вся она в железе. И подле тои ступе железнои стоит ступа золотая, и на тои ступе золотои стоит стул золотои, на стуле золотом седит девица золотая; и зубы золотыя, и вся в золоте, и прялица у неи золотая, и веретена у неи золотые; прядет кужел золотои. (№12)

Наиболее частотный характер в заговорах от кровотечения имеет мотив зашивания раны, представленный в 9 текстах (№ 4, 10(?), 12, 13, 17, 93, 96, 99, 101) и отсутствующий в остальных 8 текстах (№ 13–15, 81, 94, 95, 97, 100).[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В 7 текстах мотив реализуется следующим образом: (1) «некто (девица, баба, швея, мужик–ведун) на море (на острове, на Волге–реке, в бане, на камне, кровати, стуле) зашивает рану (вар.: занят шитьем; субъект заговора просит его зашить рану)» (№ 4, 10(?), 12, 93, 96, 99, 101).

В трех текстах встречается мотив: (2) «птица (ворон, орел) уносит иглу», причем данный эпизод может присоединяться к тексту с мотивом зашивания раны (№ 4, 93), но может и функционировать в качестве самостоятельного текста (№17).

Соединение мотивов (1) и (2) дает два сюжетных типа:

Девица на море зашивает рану + девица уронила иглу в море, прилетел ворон, схватил иглу, понес на гору; как не найти иглу, так бы не шла кровь (№4);Девица на море зашивает рану + прилетел ворон, схватил три иглы и понес за море, уронил иглы на дно; как не бывать со дна моря иглам, так не бывать руде из раны (№93).

Сравнение текстов №4 и №93 демонстрирует возможности варьирования весьма сходных заговоров:[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

На море на окияне лежыт сине море, в том море–окияне лежыт камен(ь) отлатер, на том камени седит красная девица о двою главах, зашивает и заговаривает у раба Божия имярек раны стрел(ь)ные и копеиные, прикос кривои сабли и топорную рану и ножевую, и пищалную, заговаривает од жилы и зашивает красным шелком. Игла у неи без ушеи. Да уронила иглу в синее море, в окиян. Прилетел ворон, лечит ту иглу за нит(ь) да понес на гору на Синаискую. Ни тои иглы на горах не нахаживати, у сего раба Божия ни с которои раны крови не хажывати. (№4)

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Есть святое море окиян, есть сред(и) моря окияна бел камен(ь) латар(ь); и седит на белом камени красная девица, именем Анастасия. Есть у неи три иглы златые красные и три нитки шолковы красные; а приходит к рабу Божию имярек, зашивает рану сию кровавую без отрышки, чтоб ни щипоты ни болело, ни запухло во веки веком. Арип. Из-за Сорочинских гор вылетает вран двоеглавои, одноглазои, однокрылои, одноногои; прилетил к девицы краснои к Настасеи, ухватил три иглы златые красные и три нитки шелковые красные и понес за синее море; уронил среди моря на дно. И как со дна моря не бывати ни иглам, ни нитем, так не бывати руды из раны кровавые у раба Божия имярек. Как не вылетывати врану из-за Сорочинских гор (дво)еглавому, одноглазому, однокрылому, одноногому, так бы не бывати руды у раба Божия имярек… во веки веком. Арип. (№93)

Заговоры в общем соответствуют друг другу по составу мотивов и формул. В то же время между ними имеются многочисленные частные расхождения. Так, например, в первом тексте иглу роняет в море сама девица, а достает из моря ворон; во втором – вран хватает три иглы у девицы и сам роняет их на морское дно. Реальной «горе Синайской» первого текста соответствуют фольклорные «Сорочинские горы». Фольклорно–фантастической красной девице «о двою главах» соответствует во втором тексте «красная девица, именем Анастасия», зато ворон рисуется здесь столь же фантастическими красками, что и красная девица в первом тексте, – «вран (дво)еглавои, одноглазои, однокрылои, одноногои».

В четырех текстах встречаются заклинательные формулы, обращенные непосредственные к крови: «Небо аки медено, земля аки железна; так ты, кровь, не кан(ь) от раба Божия, имярек» (№14); «Стар муж идет дорогои; утрись, стар муж, уймись, кровь человеческая» (№15); «Есть море–окиян, едет из окияна моря человек стар, конь под ним кар, а ты, кровь, стань по всякои час» (№94); «Так стои, руда, в раны, ни от камени плоду, ни от мертваго крови» (№96). Только в одном случае содержание заговора сводится к подобной формуле (№94); в остальных текстах формула присоединена к основной части текста (№ 14, 15, 96).

В сборник включены два варианта известной апокрифической молитвы от кровотечения (№ 14, 81):[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Господи, благослови, отче. О(т) бездождия святаго пророка Ильи. При царе Ахаве не бысть ни дождя и ни рос(ы), ни источниц по три лета и шесть месяцов. Небо аки медено, земля аки железна; так ты, кровь, не кан(ь) от раба Божия, имярек. Станем и да престанем со страхом. Аминь. Едет девка по морю ныне и присно и во веки (№14).

Господи Боже, благослови, Отче. Молви три ж. При цари было Ахаве небо было меденно, земля была железна, небо не даст росы, земля не даст плоду; так бы кровянные раны руда стала по сес час у раба Божия имярек, чтоб не было в раны ни щепоты, ни болезни, ни крови сего нова месяца и ветха, на всяк день и на всяк час, отныне и до века. За молитв Пречистыя твоея Матере, Господи Исусе Христе, Сыне Божии, помилуи мя грешнаго. Арип. (№81).

В этой молитве используется имя израильского царя Ахава, упоминаемого в Писании: он умер от кровотечения раненый в сражении с сириянами (3 Цар. 22, 34–35); использован в ней также мотив затворения неба, восходящий к Ветхому Завету (Второзак. 11.17) и библейская формула: «И небеса твои, которые над головою твоею, сделаются медью, и земля над тобою железом» (Второзак. 28:23). В текстах имеется характерная для апокрифических молитв ссылка на сакральный прецедент. Формула «Станем и да престанем со страхом» является переделкой литургической формулы «Станем добре, станем со страхом». Благодаря рифме и аллитерации формула приобрела особую выразительность фольклорного характера.

Еще в одном тексте молитвы как таковой нет, но имеется формула «Небо надо мною медное, земля подо мною железная», ясно восходящая к той же апокрифической молитве (а через посредство молитвы – к тексту Второзакония):

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Небо надо мною медное, земля подо мною железная. Как есми сходится зоря с светом, так бы сходилас(ь) кров(ь) с медью и медь с кров(ь)ю от всяких глаз у раба Божия имярек. Во веки веком. Арип. (№97)

Еще один текст по своей структуре скорее напоминает молитву, чем заговор:

Господи, Боже, благослови, Отче. Святыи государь папа Римскии чюдотворец Климент, морскии чюдотворец, и яз вам, государи, помолюсь, и вы мне, государи, пособляите и помогаите своею милостию и приходите, государи, и приносите трои щелки розноличные; надобь, государи, зашивати у раба Божия, имярек, кровавые раны, топорные кровавые раны, ножевые кровавые раны, копеичатые кровавые раны; надоб, государи, зашивати тело, а в теле горячая кровь и кости, а в костех мозги и жылы, чтоб те раны ни болели, ни щепели, ни свербели (№13)

Остановимся в заключение на некоторых формальных особенностях Олонецких заговоров от кровотечения. Они отчетливо ритмизованы, легко членимы на колоны.

Во многих заговорах имеются рифмы. В большинстве случаев рифмуются глаголы: ни щепит, ни болит, ни кров(ь) не беж(ит) (№10); ни болели, ни щепели, ни свербели (№13); пособляите и помогаите… приходите… и приносите (№13); станем и да престанем (№14); утрись… уймись… (No 15); прилетил… ухватил… уронил… (№93). Рифма может связывать две части формулы параллелизма: «Ни тои иглы на горах не нахаживати, у сего раба Божия ни с которои раны крови не хажывати» (№4).

В некоторых заговорах с приемом ступенчатого сужения образов глагольные рифмы как бы «прошивают» насквозь текст заговора: «На море на окияне лежыт сине море, в том море–окияне лежыт камен(ь) отлатер, на том камени седит красная девица…» (№4); «Стоит ступа железная, на тои ступе железнои стои(т) стул железнои, на том стуле железном седит баба железная… И подле тои ступе железнои стоит ступа золотая, и на тои ступе золотои стоит стул золотои, на стуле золотом седит девица золотая…» (№12).[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Отдельные заклинательные формулы или их фрагменты столь отчетливо ритмизованы и насыщены рифмами, что напоминают собой стихи, например: «Святыи отец Ануфреи зарезал борана, ни крови, ни раны…» (№100). Заклинательной формуле «Есть море окиян, едет из окияна моря человек стар, конь под ним кар, а ты, кровь, стань…» (94) особую выразительность придают рифмы (окиян – стань, стар – кар) и ассонанс (конь – кровь).

В заговорах от кровотечения регулярно употребляются слова рана, руда, кровь (кровавый). Семантическая акцентуация этих слов может производиться за счет их многократного повторения в пределах одного текста, в частности в сочетании друг с другом, например: «…надобь, государи, зашивати у раба Божия, имярек, кровавые раны, топорные кровавые раны, ножевые кровавые раны, копеичатые кровавые раны…» (№13). Благодаря повторяющемуся р, само сочетание этих слов в тексте получает фонетически выразительный характер: ни с… раны крови (№4), рану кровавую (№190, 93), раны кровавые (№12, 13), кровь из сеи раны (№15). В одном ряду с приведенными словами могут стоять и другие лексемы, включающие те же звуковые комплексы, например: «…ураз(ы) и отравы и рану кровавую…» (№10).

Можно думать, что настойчивое повторение согласных к, р, н в заклинательных формулах от кровотечения связано с анаграммированием слов кровь, рана, например: «…зашивает рану с края на краи, с конца на конец…» (№96); «Святыи отец Ануфреи зарезал борана, ни крови, ни раны… ни в камени раны, ни в раны крови» (№100).

В нескольких текстах символическую роль играет звуковой комплекс ст(а,о), который ассоциируется с глаголами стать, стоять и тем самым имплицирует пожелание, чтобы кровь остановилась, например: «Стоит ступа железная, на тои ступе железнои стои(ть) стул железнои…» (№12), «Станем и да престанем со страхом» (No 14), ср. формы глаголов стать, стоять в повелительном наклонении в формулах, призванных остановить кровотечение: «…конь под ним кар, а ты, кровь, стань…» (№94).

Соотнесение слов вран и в рану в заговоре №95 напоминает каламбур: «… прилетил вран, принес трость, вонзает в рану…» (№95). Можно предполагать также наличие ассоциаций между словами кровать и кровь (№97), камень и кань (так ты, кровь, не кань – №14).[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Подведем некоторые итоги. Среди заговоров от кровотечения Олонецкого сборника имеются разные жанровые формы: заговоры фольклорного характера, апокрифические молитвы, заговоры, близкие ритуально–магическим формулам.

Сюжетное и мотивное многообразие заговоров, искусное сочетание различных сюжетных блоков, эпизодов, формул друг с другом, варьирование элементов разного уровня, их умелое свертывание и развертывание – все это демонстрирует незаурядное искусство владения словом.

При сравнении с другими сборниками заговоров XVII–XVIII вв. и с лечебниками того же времени обращает на себя внимание то, что среди заговоров от кровотечения Олонецкого сборника относительно мало апокрифических молитв, вообще нет текстов типа абракадабр и текстов, рассчитанных на потребление в виде рукописей или надписей на вещах, пище и т.п. Все это косвенно подтверждает, что в Олонецком сборнике скорее всего зафиксирован устный репертуар.

Сравнение текстов № 14, 81 и 97 позволяет уловить определенную динамику традиции и проследить одно из направлений протекавших в ней процессов: «врастание» книжно–христианских текстов в фольклорные заговоры. Магическая традиция приспосабливала молитвы и литургические формулы к своим нуждам, заставляя их функционировать как магические тексты.

• [1] Срезневский В.И. Описание рукописей и книг, собранных для императорской Академии наук в Олонецком крае. СПб., 1913; Великоустюжский сборник XVII века / Предисловик и публикация А.А.Турилова и А.В.Чернецова // Отреченное чтение в России 17–18 вв. / Под ред. А.Л.Топоркова и А.А.Турилова М., 2002. С.177–224.
• [2] Лаввров А.С. Колдовство и религия в России 1700–1740 гг. М., 2000; Отреченное чтение в России 17–18 вв. М., 2002.
• [3] Здесь и далее тексты Олонецкого сборника цитируются по публикации В.И.Срезневского с указанием номера текста. Орфография и пунктуация приближены к современным нормам.