Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Ижора (др. — русск. ижера) с давних времен известно в русском языке как название одного из прибалтийско–финских народов и реки в Ленинградской области. С этимологической стороны это русское слово обычно считается вторичным по отношению к финским и германским формам с основой inker-/inger-, хотя подобное сопоставление не находит ни фонетических объяснений, ни достоверных семантических аргументов [1] . В силу последнего обстоятельства представляется возможным рассмотреть русское ижора (ижера) вне прямой генетической связи с формами на inker- / inger- и предложить для слова иное этимологическое решение [2] .

Ближайший источник русского ижора (ижера) и связанного с ним летописного этнического наименования ижеряне, ижоряне следует усматривать, на наш взгляд, в фин. диал. yysyrjä|inen, yysyriä|inen, yy–syrjä|inen, yns(s)yrjä|inen ‘грубый, неприветливый’ [SSA 3, 491] [3] .

Прокомментируем данное сопоставление в различных лингвистических аспектах.

Во–первых, слово известно ныне в говорах Саво Северной Карелии (Финляндия), а также и собственно финском – т.е. в тех диалектах, взаимодействие носителей которых с древненовгородским населением не подлежит сомнению.

Во–вторых, финский диалектизм очевидно не является новообразованием: его фиксируют уже первые лексикографические источники финского языка. Известность слова в нескольких диалектах (при том, что уже в XVII в. его внутренняя форма была затемнена – см. ниже) также указывает на древность лексемы.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В–третьих, с фонетической стороны совершенно закономерна передача финского yysyrjainen русским ижерянин/ижеряне. Начальный фин. у – гласный переднего ряда – во многих случаях передается русским и, что неоднократно отмечалось в лингвистических исследованиях [4] . Тот же звук в середине слова передается по–разному, и вариант е возможен наряду с и, ы, у, ю (ср. русск. серья, серянин ← приб. — фин. syrja [SKES, 1148; Фасмер 2, 109]). Шепелявый финский s, промежуточный между [s] и [s], в русском языке должен был пережить закономерное озвончение под воздействием группы сонорных и в живой речи звучать как промежуточный между [з] и [ж]. В северо–западных говорах (в том числе и древненовгородском койне), где наблюдалось неразличение этих звуков, закрепление варианта ж в заимствованном слове неудивительно и подтверждается другими примерами [5] .

Финское диалектное слово представлено рядом фонетических вариантов, которые свидетельствуют о том, что наряду с ижерянин в русский язык могло быть заимствовано и *инжерянин (← yns(s)yrjainen). Не имея сведений о существовании такой формы, укажем лишь на ее принципиальную возможность, а также на то, что утрата носового согласного в подобной форме (в отличие от inger) весьма вероятна в силу диссимиляции носовых, дающей диэрезу в синтагматически слабом месте: русский язык не знает исконного сочетания нж. Кроме того, древнерусская форма с н могла быть вытеснена формами без н, которые шире известны в финском языке.

Завершая фонетический комментарий, обратим внимание на то, что в рамках предложенного сопоставления хорошо объясняется и ударение на втором слоге русского ижера/ижора и ижерянин / ижорянин: финский источник является сложным словом, имеющим два ударения (yysyrjainen). В подобных случаях на русской почве весьма часто закрепляется ударение непервого слога.

Позиция ударения ведет нас к наблюдениям морфологического характера и прежде всего к тому, что формы ижерянин (ижорянин), ижеряне не только фонетически, но и морфологически «спровоцированы» фин. yysyrjainen. Если бы в данном случае действовала исключительно русская словообразовательная модель с суффиксом -ане/-яне, то ударение, скорее, падало бы на суффикс. Поэтому весьма вероятно, что формы ижерянин, ижеряне первичны по отношению к ижера, появление которого морфологически закономерно для русского языка (ср., с одной стороны, сура, корела, земигола и т.п.; с другой стороны, ладога в значении ‘ладожане’ и т.д.). Нельзя не упомянуть и тот факт, что в русских источниках хронологически первично именно ижеряне (1228), а не ижера (1240). Добавим, впрочем, что при условии этнонимического функционирования слова его бессуфиксные формы могли существовать уже и в самом финском языке, также имеющем для этого известные предпосылки.

Относительно морфологии финского источника обратим внимание на то, что слово оформлено суффиксом -inen, который в приб. — фин. языках «имеет значение относящийся к чему–либо (по территории, роду–племени, времени и т.п.)» и, в частности, высокопродуктивен для «названий человека по роду–племени, патронимических названий, а также названий рода–племени по человеку или еще по чему–либо» [6] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Наконец, особого комментария заслуживает семантика финского диалектизма. В языке XVII–XX вв. она достаточно обобщенна и, хотя ей нельзя отказать в потенциальной «коллективности», она, скорее, ориентирована на индивидуальную характеристику человека. Однако сложная внутренняя форма слова свидетельствует о наличии более древнего значения, которое абсолютно адекватно вписывается в семантическую типологию этнонимов и иных коллективных наименований.

Как можно судить по материалам SSA, финский диалектизм является своего рода сращением двух широко известных слов: ynsea ‘грубый, неприветливый, неприязненный’ и syrjainen ‘находящийся в стороне, отдаленный (буквально: относящийся к краю)’. Таким образом, по внутренней форме, проясняющей древнейшее значение, слово представляет собой «объемную» эмоциональную и географическую характеристику человека – вызывающего неприязнь, живущего в стороне, на краю.

Негативная эмоциональная составляющая семантики внешнего коллективного имени – явление довольно типичное и по–разному маркирующееся в различных языках и ситуациях. В финском языке отрицательное отношение к народам, жившим на окраинных землях Финляндии, закреплено и в других случаях. Не касаясь всего комплекса этих данных, приведем в качестве ближайшего примера фин. диал. vatjalainen = ‘holmolainen’, т.е. ‘глупец, бестолочь (житель сказочной страны Holmola, страны глупцов)’ [SKES, 1674; ФРС, 144] (слово характеризует представителей води – народа, веками жившего рядом с ижорой).

В случае с yysyrjainen, yns(s)yrjainen, однако, негативная оценка – не пейоративная, а, скорее, неприязненно–отстраненная – могла иметь под собой сугубо объективную почву: ижора, в отличие от других прибалтийско–финских народов, изначально тяготела к Новгороду, т.е. представляла для древних суми и еми враждебное население.

Что касается собственно географической составляющей древней семантики фин. yysyrjainen, yns(s)yrjainen, то она, во–первых, абсолютно точно соответствует картине раннего расселения ижоры [7] и ее «крайнему» положению относительно Финляндии, а во–вторых, также является самой типичной для коллективных наименований. В этой связи можно упомянуть и собственно этнонимы (например, известное украинец), и квазиэтнонимы типа архангельского зырянин. Последнее, как убедительно показано А.К.Матвеевым, восходит к приб. — фин. *syrjainen и возникло среди прибалтийско–финского населения в качестве территориального обозначения восточных, т.е. «крайних» групп архангельских финно–угров [8] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В качестве одного из ближайших примеров может быть приведено и финское субэтническое наименование ayramoiset (эвримэйсы, ближайшие соседи ижоры, первоначально жившие на Карельском перешейке), которое очевидно связано с фин. (диал.) ayras, ayra, ayrama ‘крутой берег; край, место на краю’ [SKES, 1879].

Утрата исходной семантики фин. диал. yysyrjainen, yns(s)yrjainen была обусловлена, вероятно, как уходом основного ижорского этнического массива вглубь материка с началом шведской оккупации XVII в., так и более ранним вытеснением финской формы германской в условиях шведского политического и языкового господства. Соответственно, в русском языке этноним хорошо сохранился потому, что он был единственным, а также потому, что тесная связь русского и ижорского населения никогда не прерывалась. Во многом похожий процесс произошел в свое время с локальным архангельским коллективным именем зыряне, о котором уже говорилось выше. Исчезновение финно–угорских групп, обозначавшихся этим словом, привело к тому, что оно утратило этническую нагрузку, но не умерло, а осталось в диалектах как обозначение людей, ведущих себя «некультурно», грубо, недоброжелательно и т.д. В то же время слово закрепилось как этноним на других территориях [9] .

Что касается названия реки Ижера, то его возникновение на основе этнонима имеет под собой историческую почву. Она заключается не в том, что именно в бассейне этой реки проживало раннее ижорское население (выше уже отмечалось, что это не так), а в том, что в XIII в., при Александре Невском, население «земли Ижерстей» по политическим причинам было в значительной степени стянуто к устью Невы, где оно несло охранную службу «при краи моря и стрежаше обою пути», т.е. водные пути на восток из Балтийского моря по Большой и Малой Неве [10] . Ижора, как известно, не просто оправдала военное доверие Новгорода, но и внесла неоценимый вклад в разгром шведов на Неве в 1240 г., предупредив Александра Невского о приближении шведских кораблей. Сама же битва, в которой ижора также принимала участие, происходила именно в устье реки, которая впервые названа Ижерой в «Житии Александра Невского». Таким образом, название реки, на наш взгляд, возникло в связи с временной, но крайне важной для Новгорода и всей Руси централизацией ижорского населения на берегах Невы вблизи ее устья.

• [1] В рамках настоящей статьи не представляется возможным дать обзор весьма многочисленных гипотез, касающихся происхождения слова. См.: Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4-х т. СПб., 1996. Т.2. С.119; Grunthal R. Livvista liiviin. Itamerensuomalaiset etnonyymit. Helsinki, 1997. С.177-181; Агеева Р.А. Какого мы роду-племени? Народы России: имена и судьбы. Словарь-справочник. М., 2000. С.117-120.
• [2] К сожалению, не представляется возможным подробно осветить и немаловажный для этимологии дискуссионный вопрос о первичном статусе слова: гидронимическом или этнонимическом. Ограничимся замечанием о том, что по ряду исторических фактов первичность гидронима, априорно признаваемая многими исследователями, в высокой степени сомнительна, в силу чего мы придерживаемся точки зрения о первичности этнонима.
• [3] В статье приняты следующие сокращения: Фасмер - Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. В 4-х т. С.-Петербург, 1996. ФРС - Финско-русский словарь. М., 1975. SKES - Suomen kielen etymologinen sanakirja. Helsinki, 1958-1981. О. I-VII. SSA - Suomen sanojen alkupera. Etymologinen sanakirja. O. I-III. SKST 556. Helsinki, 1992-1995. диал. - диалектный; др.-русск. - древнерусский язык; приб.-фин. - прибалтийско-финские языки; р. - река; русск. - русский язык; фин. - финский язык
• [4] Впервые эта закономерность отмечена З.М.Дубровиной: Дубровина З.М. Прибалтийско-финские элементы в топонимике Ленинградской области // Вопросы финно-угорской филологии. Л.,1969. Вып.2. С.85. (Уч. зап. Ленингр. ун-та, №335. Серия филол. наук, вып.71).
• [5] См., например: Попов А.И. Следы времен минувших. Л., 1981. С.71.
• [6] Бубрих Д.В. Происхождение имен на -inen с основой на -ise в прибалтийско-финских языках // Советское финно-угроведение. Петрозаводск, 1949. Вып.5. С.18-19.
• [7] Согласно новейшим археологическим данным, уже в XII-XIII вв. этот народ жил не в бассейне р.Ижора, как считалось ранее, а главным образом вдоль побережья Финского залива вплоть до р.Нарва. См.: Конькова О.И. Ингерманландская историко-культурная зона в свете данных гуманитарных наук // Очерки исторической географии. Северо-Запад России. Славяне и финны. СПб., 2001. С.188-231.
• [8] Матвеев А.К. Еще об этимологии этнонима зырянин // Этимологические исследования. Свердловск, 1984. С.87.
• [9] Там же. С.84-85.
• [10] Рябинин Е.А. Финно-угорские племена в составе Древней Руси. СПб., 1997. С.61.