Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Попытка определить уровни проявления локальной специфики фольклорной традиции, а соответственно, и параметры ее описания предпринималась в отечественной науке не единожды [1] . В качестве таковых предлагались жанровый состав, сюжетный репертуар, набор версий и вариантов отдельных фольклорных произведений, мотивов, типических мест, формул, художественных приемов и тропов, музыкальных форм и проч. Тем не менее разработанная таксономическая шкала (или номенклатура) поэлементного описания традиции в руках исследователей так и не стала по-настоящему «работающим инструментарием», а именно моделью описания. Причина этого, как нам кажется, заключается в том, что в ней либо не учитывались разнообразные связи, существующие между «элементами» фольклорной системы, либо эти связи выстраивались как линейные зависимости. Между тем в реальном процессе бытования отношения между фольклорными текстами разной жанровой природы организуются как многоуровневые, гипертекстовые [2] . Это означает, что в сознании и восприятии информанта фольклорные произведения существуют не изолированно, автономно, а взаимоувязаны, т.е. имеют тематическую, мотивную или поэтическую общность и образуют своеобразные жанровые и сюжетные «пучки» (или гипертекстовые системы).

Подтверждением сказанному могут служить полевые записи, сделанные в форме пространного интервью. Как правило, такое интервью представляет собой полилог, в котором отдельные произведения сополагаются на основе ассоциативных связей, возникающих в сознании конкретного исполнителя. Приведу фрагмент беседы с Ларисой Николаевной Чераневой, 1955 г.р., директором школы д. Савинцы Афанасьевского р-на Кировской обл. На вопрос о том, кто прежде жил в этих краях, она рассказала следующее [3] : «Чудь – древний народ. Появились они еще до Христа, до первого человека, которого Бог сотворил, т.е. чудь раньше людей жили, прародители наши. Ростом они были огромные и силы у них на многое хватало. Ну, правильно: руки как деревья у них росли. Зато трусливые, говорят, они были: нового рода человеческого побоялись, а может просто не захотели с ними земли делить. // [А другие есть версии?] А еще говорят, что просто не нашей веры они были. Молились богам своим языческим. А, может, просто староверами были. И когда Владимир крестить людей стал, они услышали колокольный звон да пение церковное, стали думать, как же им быть. Ведь понятно было, что в живых их не оставят, если они веру свою бросать не будут. Ну, вот они столбики деревянные наделали. Вырыли себе норы огромные да землю столбиками подперли, чтобы она не обваливалась. А потом, как звон колокольный все ближе и ближе заслышали, столбики и подрубили. Так и похоронили себя заживо. И сейчас, как мы с дочкой по грибы ходим, кажется, будто стоны раздаются из-под земли. // А между нашими деревнями [д.Русских и д.Носково – соб.] есть несколько веретей. В болотах стоят. Так их чучким людям приписывают. Они оставили, когда в землю уходили. Наверху одного ложбина такая. Так говорят, там один золото нашел. [А как это случилось?] А как будто бы сон – клад приснился, и в нем кто-то ему говорит: «Не испугаешься ночью пойти да в болото залезть, клад найдешь» А он был бедный и деньги ему очень пригодились бы. А он сначала побоялся и с мужиком одним пошел. Так вдвоем они ничего не нашли. А ночью опять сон: «Один иди, только тогда найдешь, один иди». Ну, он пошел один и в этой ложбинке деньги и нашел. Тут главное не испугаться. // А еще на угоре близ Колыга [река – соб.] нашли рукавицу кожаную с серебряными монетами. Так считается, что это тоже чучким людям принадлежит. [А почему так считается?] Ну, ведь они огромные были и перчатка тоже большая. Кому она еще принадлежать могла? // И еще где-то один клад есть, который нам от чучких людей остался. Только его никто найти не может. В лесу где-то растет громадная кривая сосна, а под ней пень. Подходить к нему надо в Иванов день. А каждый год в Иванов день такая буря поднимается, что, во-первых, не выйдешь никуда, а во-вторых, любая сосна до земли клонится, каждая кривой кажется» (АКФ 2000, т.14, №71–77).

Приведенный полилог для фольклорной традиции Афанасьевского р-на Кировской обл. [4] должен быть признан очень типичным: с кем бы мы не беседовали о чуди (местное название чучкие), разговор непременно выходил на темы разбойничества и кладоискательства, а в среде старообрядцев, до сих пор анклавно живущих в таежных лесах восточной части района, – раскола. По совокупности эти рассказы в сознании местных жителей образуют единое «информационное поле» о собственной истории (см. рис. 1). Актуализация в ходе интервью любого его фрагмента неизбежно провоцирует информанта на исполнение не отдельного текста, а серии рассказов, постепенно разворачивающих историческую информацию и предлагающих альтернативные версии событий (чучкие похоронили себя, потому что нового рода человеческого побоялись…, не захотели с ними земли делить…, не нашей веры они были) или подтверждающих истинность происшедшего путем отсылок к многочисленным показаниям очевидцев.

Общим семантическим основанием для формирования рассматриваемой гипертекстовой системы служит сходство исторических судеб чучких, разбойников и староверов. Все они – гонимые светской или духовной властью первопоселенцы. Ср.: «И когда стали появляться по течению Камы другие люди (христиане), вот эта чудь не захотела общаться с ними, не захотела поработиться христианством. Вырыли они ход вот здесь – Чудской берег. Там тополя стоят на этом Чудском береге. Ну, как бы они подрубили стойки и себя захоронили. Поэтому и называется Чудской берег» (пос.Афанасьево Кировской обл., Т.С.Ичетовкина, 1928 г.р.; АКФ 2000, т.1, №43); «Когда сюда появились в эту сторону старообрядцы, когда пытался отец Никон перевести всех в свою веру, вот эти все старообрядцы, староверы, они ему не подчинились. Шли именно в эту сторону, в глухомань. В этой глухомани поселялись. Ну а когда пришли новые люди, они стали от них скрываться» (пос.Бор Афанасьевского р-на Кировской обл., З.В.Сидорова, 1947 г.р.; АКФ 2001, т.1, №72).

Подобные «схождения» могут привести к появлению в гипертекстовых системах окказиональных сюжетных версий (или текстов–эндемиков [5] ), имеющих ограниченный ареал распространения. К примеру, в Афанасьевском р-не только среди старообрядцев удалось записать сюжеты о самопогребении староверов: «А мама моя считала, что староверами были они. А когда русские пришли, они-то думали, что спокойно своим богам молиться будут, что русские их не будут трогать. Их не угнетали в деревне сильно. У староверов вера строгая, они сильно страдали. Вот и решили, что больше так мучиться не могут. Вот и ушли под землю. Выкопали лагужки, поставили в них столбы, а потом столбы обрубили и похоронили себя заживо. И стоны можно услышать, как по берегам идешь» (д.Савинцы Афанасьевского р-на Кировской обл., Н.А.Носкова, 1933 г.р., АКФ 2000, т.14, №86) [6] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Такие контаминированные тексты в исторической народной прозе – результат жанровой типологической общности (и прежде всего, принципов художественного отражения исторического события [7] и сюжетно–композиционного выстраивания нарративных и паремийных структур, в которые обычно и облекается несказочная проза) [8] . В рассказах местных жителей чудь предстает а) «реальным» или б) «мифическим» народом, жившим в крае до прихода в него русских православных людей:

а) «Я слыхала. Здесь жили люди, которые приехали сюда, стали строить, пахать, обживаться. Очень трудолюбивые люди. [И что с ними стало?] Да постепенно вымерли. У нас вот с. Георгиево, вот там у них гора есть перед Камой. Вот там они и жили когда-то, эти люди. И у нас тут рыть стали археологи. Останки какие-то там попадали от них. Посуду всякую глиняную, кастрюльки там, там вот было глиняное» (пос. Бор Афанасьевского р-на Кировской обл., Е.В.Сидоров, 1928 г.р., АКФ 2001, т.14, №82); «Я просто то, что говорили мои родители, бабушки, а они уж от своих. Мы задавали вопрос: почему их чучкие зовут. Они и говорили, что эти люди не мылись так, как моемся мы. У них не было ни бани, ничего. Жили они в землянках. Землянки были вырыты прямо в крутом берегу. Берег крутой обрывистый и прям там землянки. Ну и поскольку у них не было ни бани, ничего, ясное дело – цветом-то кожи они были более темные, чем мы» (пос.Бор Афанасьевского р-на Кировской обл., З.В.Сидорова, 1947 г.р.; АКФ 2001, т.1, №72); «Слыхала я. Говаривали, что здесь жил не русский, а чудской народ. Вот у нас тут раскопки находили на Каме. Чудской народ какой-то жил. Тут недалеко у нас, на Каме. Находили какие-то черепки, домашню утварь. Они ведь, чудской народ, были не такие. Они были как на монголов или на кого похожи» (с.Гордино Афанасьевского р-на Кировской обл., Е.М.Власова, 1913 г.р.; АКФ 2000, т.2, №145);

б) «Какие-то были странные люди: большеголовые, большерукие такие были» (пос.Афанасьево Кировской обл., Т.С.Ичетовкина, 1928 г.р.; АКФ 2000, т.1, № 43); «Жили очень высокие и крепкие люди здесь давно–давно. Чучкие – народ так прозвал их. Такие сильные были, что топоры могли отсюда до д.Бисерово добросить» (пос.Афанасьево Кировской обл., Л.Н.Порубова, 1975 г.р.; АКФ 2000, т.21, №50); «А скверные они были: одноглазые – один глаз на лбу; писать, какать – под мышкой, не как у нас» (д.Аверины Афанасьевского р-на Кировской обл., Л.А.Варанкина, 1931 г.р.; АКФ 2000, т.5, №36).

«Реальная» версия поддерживается в местной фольклорной традиции многочисленными культурными артефактами (на настоящий момент в Афанасьевском р-не зарегистрировано 76 памятников раннего средневековья [9] , в том числе: 12 городищ, 47 селищ, 17 могильников) и регулярно ведущимися археологическими изысканиями пермских и удмуртских ученых, «мифологическая» – устными рассказами о зачарованных кладах, которые до сих пор во множестве находят на месте раскопок. Не случайно сюжет о чудских кладах среди местных жителей так же популярен и широко распространен, как и сюжет о самопогребении чуди: «Есть де клад, никто не может найти. Это в Афанасьеве. [Почему не могут найти?] Не допускают чучки. Одни могли, подходили, другие нет» (д.Верхняя Тимофеевка Афанасьевского р-на Кировской обл., О.А.Котегова, 1971 г.р.; АКФ 2000, т.9, №27–28); «Городише-то. Вот там видали: на белой лошади кто-то ездит. Видали старые люди: белая лошадь покажется, а потом спрячется – нигде нету. Чучко. Они раньше там жили. Чего они там сделали. Все копали. Эти приезжали все, там копали: какие-то кости, бусы находили. Пещеры и есть городище. Там, может, и столбы были. И там потом погибли» (д.Харины от С.И.Хариной, 1928 г.р., АКФ 2000, т.1, №330). В подобных рассказах традиционные мифологические персонажи, охраняющие клады (нечистая сила, черти, лешие и др.) подменяются чудью, в результате в рассматриваемой нами гипертекстовой системе устной исторической прозы происходит расширение ареала бытования «чудских» текстов за счет других тематических групп (см. рис.2). Дополнительным стимулом к подобному «поглощению» следует признать чудскую микротопонимику, в изобилии сохраняющуюся в местах былого обитания и погребения древних народностей – Чучкой берег, Чучкой колодец, Чучкие ямы, Чучкой Звод и др.

Сказанное означает, что в гипертекстовой системе, ставшей предметом нашего анализа в данной статье, составляющие ее элементы неравноправны. На настоящий момент (если судить по статистике архивных материалов фольклорных экспедиций МГУ 2000–2002 гг.) доминантной должна быть признана группа текстов о чуди, периферийной – о кладах и разбойниках, окказиональной – о староверах. По публикациям прошлых лет такое соотношение тематических групп в местном репертуаре было несколько иным: по данным А.Шатрова [10] , собранным на конец ХIХ в., рассказы о разбойниках и разбойничьих кладах были не менее популярными, чем рассказы о чуди. Это дает основания говорить о том, что гипертекстовые системы являются динамичными структурами (причем сам характер их развития может иметь ярко выраженную локальную специфику, поскольку определяется не только внутрифольклорными законами развития, но и внефольклорными факторами [11] ).[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Мы рассмотрели лишь один фрагмент локальной фольклорной традиции, организованный по гипертекстовому принципу. Предполагаем, что существуют и другие. Это означает, местная фольклорная традиция представляет собой суперструктуру, состоящую из ряда достаточно самостоятельных гипертекстовых систем. Последняя, с нашей точки зрения, может рассматриваться как модель описания локальной традиции и выявления ее специфики.

• [1] Смирнов Ю.И. Местные традиции. Уровни опознания местного // Локальные традиции и жанровые формы фольклора. Кемерово, 1992. С.3–8; Путилов Б.Н. Региональное / локальное в фольклоре // Фольклор и народная культура. СПб., 1994 и др.
• [2] Дианова Т.Б. Гипертекстовые единства в живой фольклорной традиции // Актуальные проблемы полевой фольклористики. М., 2002.
• [3] Границы между отдельными произведениями отмечены знаком «//».
• [4] Фольклорные экспедиции кафедры русского устного народного творчества филологического факультета МГУ имени М.В.Ломоносова работали в Афанасьевском р-не Кировской обл. в 2000–2002 гг.
• [5] См. Смирнов Ю.И. Местные традиции...
• [6] О существовании подобных версий на Каргопольщине в 60-е гг. ХIХ в. пишет и Ю.И.Смирнов (Смирнов Ю.И. Самопогребение чуди // Народная культура Русского Севера. Фольклорный энтитет этноса. Архангельск, 2002. С.58–64).
• [7] Путилов Б.Н. Типология фольклорного историзма // Типология народного эпоса. М., 1975. С.164–181.
• [8] Полижанровая природа многих фольклорных текстов неоднократно отмечалась исследователями. Так, в недавно защищенной диссертации Ю.М.Шеваренковой, посвященной народной легенде, выделено несколько ее жанровых разновидностей, в том числе – легенда–быличка и легенда–предание (см.: Шеваренкова Ю.М. Русская устная народная легенда в ее жанровых разновидностях. Авторeф. ... канд. филол. наук. Ижевск, 2002).
• [9] Городища, могильники и клады Афанасьевского р-на Кировской обл. принадлежат к ломоватовской и родановской культурам, носители которых стали основой для формирования коми–пермяцкой народности (и коми–зюздинцев, в частности) и датируются IV–ХIV вв. (Шатров А. Археологические сведения о Зюздинском крае // Материалы по археологии восточных губерний. М., 1899. Т.3. С.75–86; Сорокин П.М. Чудь Кайского края. Вятка, 1895; Народы Поволжья и Приуралья. Коми–зыряне. Коми–пермяки. Марийцы. Мордва. Удмурты. М., 2000; Зюздинские клады. Легенды, действительность, краеведческие исследования. Афанасьево, 1992 и др.).
• [10] Шатров А. Археологические сведения о Зюздинском крае.
• [11] Иванова А.А. Концепция культурного ландшафта как методологический принцип организации комплексных полевых исследований // Актуальные проблемы полевой фольклористики. М., 2002. С.6–13; Калуцков В.Н. Основы этнокультурного ландшафтоведения. М., 2000; Культурный ландшафт Русского Севера. Пинежье. Поморье. М., 1998.