Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Важной категорией сознания любого народа является категория этничности. Человек осознает сам себя как часть определенного этноса, в то же время идентифицирует других людей по признаку этничности. Под этничностью обычно понимают присущие только данному сообществу людей язык, менталитет, моральное и духовное наследие, знание об этногенезе и особенностях этнокультурного развития.

Речевыми маркерами данной категории, на наш взгляд, выступают этнонимы – названия народов. Наличие этнонима как у всего исторически возникшего сообщества людей, так и у какой-то его части (субэтноса) служит проявлением самоидентификации людей и принадлежности их к конкретной общности. При этом этнонимы есть результат реально существующих этноинтегрирующих и этнодифференцирующих факторов и причины их возникновения находятся в прошлом [1] .

На территории Пермского края представлено более 100 этносов, имеющих свой язык, культуру, традиции. Естественно поэтому, что этнонимы активно употребляются в различных типах дискурса. В данной статье рассмотрим функционирование этнонимов в диалектной речи.

Территориальные диалекты, будучи средством общения населения исторически сложившихся областей со специфическими этнографическими особенностями, являются «универсальной формой накопления и трансляции этнокультурного своеобразия языковой картины мира диалектоносителей» [2] . Функционирование этнонимов в диалектной речи связано с языковой компетенцией личности. Как отмечает Н.Д.Арутюнова, компетенция в области идентифицирующих имен создается знанием их референции [3] . Референция этнического имени может быть:

1. известна говорящему: «Личность такая мариец. Глаза узкие. С женой был»; «Манси раньше наезжали. Унты продавали, туфли теплые» (здесь и далее приведены записи диалектной речи из картотеки словарного кабинета Пермского государственного университета, составленной по материалам экспедиций в д.Акчим Красновишерского района Пермской области);
2. неизвестна говорящему, в этом случае: говорящий признает свою некомпетентность: «Не видал, не знаю ханты, манси»; «Не видела хантов, мансей»; пытается произвести категоризацию самостоятельно, при этом обычно происходит генерализация этнонимического значения: «Вогула живут в юртах, а зыряна-то тоже вогула»; «Вотяки они тоже наверно зыряна, наверно, вотяк и те, и другие»; «Сё равно хоть уж он зырян, а мась–то сё рано у их вогульская»; «У них 'вогулов' нации нету, только они сами подразделяются на вогул и зырянов».

Вместе с тем в любом из указанных случаев отмечается «чужесть», «заграничность» культуры соседей: «Татара наверно съели его с кобылой вместе. Он по лошадь ушел».

Но и представитель своего этноса описывается через особенности другой культуры, другого склада характера: «Да вот у нас тут в суседях есть парень. Такой чернущий, как китаец»; «Проспишь до утра. А утром глаза как у китайца станут. Распухнет лицо от комаров».

Часто подобное обозначение становится устойчивым либо для отдельного человека, либо для целого коллектива. Представители соседней деревни могут иметь отэтнонимное прозвище, в основе которого лежат какие–либо внешние особенности или особенности поведения, речи: «Сыпучане – монгольцы»: «Монголы — в Сыпучах».

В сознании народа часто нет границы между этнонимами и катойконимами, что хорошо репрезентируют диалектные тексты: «Раз уж с Башкирии, так башкирцем и называм. Есть у него, ага, свой язык». Только по второй фразе можно установить, что речь все же идет скорее об этнониме, нежели о катойкониме или прозвище. «Многие есть белорусы. Из Белоруссии. Как их русскими назовешь?».

Не различаются также собственно этнонимы и названия этноконфессиональных групп: «Анфиза кержачка. Нация такая».[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Иногда наблюдается окказиональное использование форм этнических наименований: «Соня на стрелке. Отец и мать греки были. Соня гречка была».

Термин этнос, репрезентирующий категорию этничности в научных текстах, в диалектном дискурсе не представлен. Его заменяют синонимичные термины народ, нация, национальность: «Есь такая нация – башкиры»; «Украинцы – национальность у них такая. Их же называют хохлами. Это у них прозвишшо. Сами себя называют. Не серчают»; «Цыгане-то – своя нация у них». Реже заменой термина этнос является лексема сословие: «Есь люди вогульского сословья».

Кроме общерусских этнонимов, в диалектном дискурсе функционируют народные названия этносов. Так, слово алышка, имеющее в СРНГ [4] помету «пермское», называет татарку; слово апайка (там же, с этой же пометой) – замужнюю татарку, чувашку (от татар. апа – старшая сестра).

Возникают народные названия отдельных этнических групп. Так, чердаками местное население называет этническую группу русских на севере Куединского района, сформировавшуюся в начале ХIХ в. из переселенцев Чердынского уезда Пермской губернии, шишмой – этническую группу русских, основу которой составляли помещичьи крестьяне, переселенные из Казанской и Нижегородской губерний [5] .

Различаются внутри русского населения этнические группы коренных уральцев (челдоны) и выходцев из центральной России (кацапы): «Я вот, например, челдонка, муж – кацап». В ряде случаев носители пермских говоров реагируют на данное именование как обидное: «Сам ты челдонья, понятно? Белорус!»; «Вы нас челдонцами не называйте, если мы не такие слова говорим».[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Особенно интересным явлением, отражающим функционирование этнонаименований в диалектном дискурсе, является их способность к образованию устойчивых сочетаний.

Как известно, «в процесс фраземообразования активнее вступают те свободные словосочетания, которые отражают конкретные явления материальной действительности, связанные с жизнью человека» [6] . «Фразеологизмы в большей степени, чем единицы других языковых уровней, вбирают в себя национальную специфику и ценностную ориентацию их носителей» [7] .

Очень продуктивен в пермской фразеологии этноним татары: татара (молотят) в голове – головокружение, головная боль, тяжесть: «Сёдни я ничё не скажу, у меня татара молотят в голове»; татарам на хмель – ни на что не годен: «Баушка, праздник нынче, дай выпить маленько, потом помогу тебе чем–нибудь. – Да кому ты нужен! Тебя только татарам на хмель»; татарин родился – о моменте мгновенной тишины: «Татарин что ли родился? Почему тогда замолчали? Разговаривайте».

Наряду с этнонимами в состав фразеологизмов входят отэтнонимные прилагательные: коромысло татарское – высокий сутулый человек: «Спать ложуся, дак только и разгибаюсь, а днем как коромысло татарское – не согнуться, не разогнуться».

Это же прилагательное становится основой для образования ортонима: татарская ворона – одна из разновидностей семейства вороньих: «У нас новая птица появилась – татарская ворона. Похожа на галку, хохолок большущой, под крыльями бело; на сороку находит, а поет – как маленький ребенок».[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Существует в говорах и фитоним с данным прилагательным: татарские мыльца – травянистое лекарственное растение: «Эта трава от тоски помогает. Вот ведь если не татарские мыльца, то уж не знаю, чё бы со мной было – ведь сколько я тосковала» (д.Опалиха Кишертского района); «От тоски пили татарские мыльца, у воды ростут, цветки красные, а листики–те узкие, длинные» [8] .

Этноним лопь не представлен в Прикамье так ярко, как на Русском Севере. Однако и у нас упоминание об этом северном народе содержит фразеологизм Шиша да Лопа — случайные, незначительные люди; сброд, пустословы: «У нас пекаря Шиша да Лопа, плохо пекут, пьяницы, неохота робить–то».

Показательны в плане сравнения «своих» и «чужих» устойчивые сравнения. В сравнительных конструкциях, по наблюдениям лингвистов, фиксируется социальный и культурный опыт языковой личности, находящий отражение в общей картине мира.

В пермских говорах функционируют сравнения как вогулы, как чучмеки, как чучкари (чучмеками или чучкарями в Прикамье назывался древний народ – чудь): «Живем, как вогулы, ругамся, грешим, переговаривам, вот дождя и нет» (Акчим); «Раньше чё, книжек не читали, радиво не слышали, как чучмеки жили»; «Дикие, как чучкари жили, не смели ничего, кроме отца сделать, ничего не знали, не училися дак».

Функционирование этнонимов в поговорках не имеет обычно такого глубокого смысла, как в других устойчивых сочетаниях. Оно зачастую просто подчинено рифме: «Сама русска, юбка узка», «Вотяки–бурлаки»; «Ты татарин басурман посадил девок в карман» и т.д.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В записях диалектной речи мы встречаем уникальные микротопонимы, образованные от этнических имен, например, Мордовская делянка: «Из Мордвы. Они работали там. И прозвали так — Мордовская делянка»; «Мордовская делянка – там мордва населяли, потом снова ушли».

Таким образом, рассмотрение функционирования этнонимов в диалектных текстах показывает, что данные единицы являются речевыми маркерами когнитивной категории этничности. Они отражают этнический фрагмент языковой картины мира русских Прикамья, живущих в многонациональном окружении.

• [1] Чагин Г.Н. История в памяти русских крестьян Среднего Урала в середине ХIХ – начале ХХ века. Пермь, 1999.
• [2] Брысина Е.В. Этнокультурная идиоматика донского казачества. Волгоград, 2003.
• [3] Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М., 1999.
• [4] Словарь русских народных говоров. М.; Л., 1965. Вып.1. С.244.
• [5] Черных А.В. Этнические особенности русских башкирского пограничья // Пермский край: прошлое и настоящее. Пермь, 1997. С.22–23.
• [6] Золотых Л.Г. Когнитивно–дискурсивные истоки фразеологических единиц (на материале народных обычаев и обрядов) // Новое в когнитивной лингвистике. Кемерово, 2006. С.194–200.
• [7] Буянова Л.Ю. Русский фразеологизм как концептуальная доминанта: когнитивно-аксиологический статус // Фразеологические чтения памяти профессора В.А.Лебединской. Курган, 2006. Вып.3. С.109–211.
• [8] Прокошева К.Н. Фразеологический словарь пермских говоров. Пермь, 2002. 432 с.