Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

стр. 190В 1930-е гг. впервые в истории Карелии удалось организовать всеобщее школьное обучение детей, тогда как в начале XX в. треть детей Олонецкого края не посещала школу. В 1930-е гг. было введено всеобщее семилетнее обучение в городах и поселках. Продолжало учебу в семилетних школах подавляющее большинство сельских подростков (92%) [1] . Всеобщее школьное обучение ускорило приобщение молодежи к книжной культуре, сделало общедоступными современные научные знания, расширило возможности выбора жизненного пути, способствовало формированию у молодежи новой социокультурной установки, направленной на самореализацию личности.

В организации обучения стали четче просматриваться некоторые дореволюционные черты. В школу возвращались поспешно отвергнутые в послереволюционное время традиции. Основной формой обучения признавался урок. Важнейшим условием повышения качества обучения стало введение стабильных учебников. Появились пятибалльная система оценки успеваемости, проверочные испытания в конце учебного года. Был укреплен школьный режим и дисциплина. Однако качество знаний учеников оставалось невысоким. Во время переводных и выпускных экзаменов в семилетних школах до трети учеников не справлялись с заданиями [2] . Слабо была подготовлена к педагогической деятельности значительная часть молодых учителей, пришедших работать в школы после краткосрочных курсов. Существенной проблемой оставался высокий отсев учащихся из семилетних и средних школ, связанный, прежде всего, с низким уровнем жизни большинства семей.

Форсированная индустриализация ускорила рост населения северных регионов России за счет переселенцев. В 1933 г. треть жителей Карельской АССР составляло «пришлое» население. Состав мигрантов не отличался однородностью и включал как представителей республиканской элиты, так и тех, кто находился на самых нижних ступенях социальной лестницы. С одной стороны, были приглашены квалифицированные рабочие преимущественно финской национальности из США и Канады – приехало около 6 тыс. североамериканских финнов, треть из них составляли женщины и дети [3] . С другой, в КАССР переселились десятки тысяч крестьян, не принявших на родине коллективизацию. Они пополнили ряды неквалифицированной рабочей силы на новостройках. Широко применялись насильственные миграции на север. В 1934 г. на территории Беломорско-Балтийского комбината, осваивавшего трассу канала, проживало более 17 тыс. трудпоселенцев, в дальнейшем их число увеличилось до 28 тыс. человек [4] .

В середине 1930-х гг. дети и подростки в возрасте до 16 лет составляли более трети жителей республики [5] . Поддержка и воспитание детей стали важными условиями преодоления маргинализации общества, формирования новых моделей социализации и поведения.

Школа приняла детей, часто не только оторванных от своих корней, но имевших слабое здоровье и выросших в бедности. Чтобы поддержать учеников, при школах стали создаваться подсобные хозяйства. Через школы было налажено снабжение детей бельем, одеждой и обувью, организовывались бесплатные горячие завтраки. В условиях повсеместной нищеты это помогло привлечь в школу детей, сберечь их здоровье.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Характерно, что, несмотря на удручающую неустроенность повседневной жизни, приехавшие из-за границы школьники фиксировали в Карелии более комфортную в сравнении с прежним периодом жизни психологическую атмосферу. Наиболее четко в воспоминаниях прослеживаются сравнения по двум направлениям: замкнутость, индивидуализм (прежде) – открытость, стремление к сотрудничеству (ныне); зацикленность на деньгах и других атрибутах материального успеха (прежде) – наличие общей духовной цели (ныне). Дагнэ Сало, учившаяся в 1931–1932 гг. в финской девятилетке, вспоминала: «Мне больше народ понравился в Карелии, чем в Америке… Более открытые, помогут, если что. Все время готовы прийти на помощь. Даже в школе» [6] . Об этом же пишет М.Севандер: «В отношениях между людьми существовала прямота, их объединяла общая цель. Никогда не возникало чувства, что кто-то думал только о себе или пытался обогатиться за счет другого. Это и был дух социализма, хотя на улицах было грязно, а в магазинах пусто» [7] .

стр. 191В 1930-х гг. произошли важные изменения в советской идеологии. Теория «мировой революции» уступила место концепции «построения социализма в одной отдельно взятой стране». В условиях возросшей опасности войны и укрепления сталинского единовластия были поставлены задачи всесторонней подготовки населения к защите социалистической родины, патриотического и государственно-охранительного воспитания юношества. Постепенно преодолевался негативизм по отношению к историческому прошлому. Все школьники, начиная с 3 класса, вновь стали изучать историю. После короткого нигилистического периода было восстановлено преподавание литературы. Программы по гуманитарным предметам исходили из необходимости преодоления вульгарного социологизма, вместе с тем, их главной задачей признавалось воспитание большевистского мировоззрения [8] .

В эпоху мирового экономического кризиса 1929–1933 гг., а также в начале Второй мировой войны крепли надежды политиков на создание в обозримом будущем на Севере Европы социалистического государства финно-угорских народов, в состав которого, возможно, вошла бы Карелия. К концу первой пятилетки практически все школьники карельской национальности обучались в школах КАССР на финском языке. Наиболее успешным приобщение к финскому языку было у молодежи Северной Карелии, где благодаря сложившимся прежде тесным торгово-экономическим связям население испытывало заметное влияние финской культуры.

В годы первой пятилетки в Карелии активизировалось изучение финского языка русской молодежью: во всех школах было введено его обязательное изучение [9] .

Отметим, что в Карелии впервые получили возможность учиться на финском языке дети из семей североамериканских финнов. Многие ученики, живя в Америке, в семьях говорили на «американском финском» («finglish»), а в школе занимались на английском языке. Пааво Алатало вспоминал, что финскую грамоту он выучил только в 1931 г., купив в Петрозаводске финский букварь [10] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Быстрому овладению финским языком способствовала ускоренная подготовка преподавателей. В финских педтехникумах в Петрозаводске и Ухте ежегодно обучалось от 300 до 450 студентов – значительно больше, чем в русском педтехникуме [11] . Финские школы были намного лучше обеспечены учебниками благодаря активной деятельности издательства «Кирья». В 1934 г. издательство выпустило 248 названий книг, из них 97 (более трети) составляла учебная литература на финском языке. В первой половине 1930-х гг. ежегодный тираж учебников и школьных пособий, изданных «Кирья», составлял 238–354 тыс. экземпляров [12] .

Во второй половине 1930-х гг. ситуация изменилась. В республике развернулись массовые репрессии против финских мигрантов, которые цинично оправдывались сталинским руководством как необходимая мера по усилению безопасности тыла на случай грядущей войны. Финский язык фактически оказался в школах КАССР под запретом. В сложную ситуацию попала молодежь Северной Карелии. В 1937 г. в Ухтинской средней школе весь 7 класс из-за незнания русского языка был оставлен на второй год. По этой же причине лишь 2 выпускника этой школы смогли поступить в вуз [13] .

До середины 1930-х гг. республиканские власти считали ненужным создание карельской письменности, хотя в это время в Калининской области был накоплен определенный опыт внедрения карельского литературного языка на основе латинской графики [14] .

В 1937 г. в республике развернулась работа по созданию единого литературного карельского языка, в основу которого были положены ведущие черты различных диалектов. В 1939 г. все ученики 1–4 классов и большинство учеников 5–7 классов карельских школ были переведены на обучение на карельском языке.

«Каргосиздат» наращивал выпуск новых учебников. Школы срочно обеспечивались учителями, владеющими карельским языком. Для решения этой задачи увеличили наборы в карельские группы в педучилище, учительский и педагогический институты. В карельские группы было разрешено принимать окончивших 9 классов подростков. В 1939 г. план набора в педучилище составлял 300, а в пединститут 180 учащихся. Работали 10-месячные курсы учителей.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В 1940 г., когда в условиях Второй мировой войны была создана Карело-Финская ССР, финский язык вновь стал активно использоваться в образовании и культуре, работа по созданию карельской письменности была брошена в начале пути.

Широкое приобщение школьников разных национальностей к языкам и культуре финно-угорских народов активизировало внутренние ресурсы субъектов данной культуры, расширило возможностистр. 192 межкультурного взаимодействия, способствовало лучшему пониманию культурных традиций и самобытности региона. Вместе с тем далеко не все методы, использованные в 1930-е гг. при проведении языковой по-литики, можно признать оправданными: ориентируясь на злобу дня, власти могли настаивать на неравноправии субъектов культуры, безальтернативности выбора языка обучения, форсированном насаждении национальных школ.

В первой половине 1930-х гг. русский язык в начальных школах с финским языком обучения преподавался в объеме всего двух часов в неделю вместо установленных Наркомпросом РСФСР для начальных школ шесть часов в неделю. Это способствовало сохранению обособленности части мигрантов. Так, Юрье Мюккянен, учившийся в с. Кестеньга, отмечал: «До 1935 г. общались среди своих, русского языка мы не знали» [15] . В то же время часть переселенцев стремилась овладеть русским языком. Мейми Севандер в 1936 г. перешла из финской школы в русскую и объяснила свое решение так: «А я действительно хотела свободно говорить по-русски. Здесь был теперь мой дом. Отец привез меня сюда, и я знала, что предстоит остаться здесь навсегда. Я хотела стать частью этой жизни и не хотела, как мама, быть вечной иммигранткой. Я хотела быть здесь своей» [16] .

В 1935 г. в ведение Наркомпроса Карелии была передана школьная сеть ББК – 14 начальных и 7 неполных средних школ. В них обучалось 6,5 тыс. детей спецпоселенцев разных национальностей (немцы, поляки, молдаване, мордва, чуваши, татары, болгары и др.) [17] . В тех условиях обучение их могло осуществляться только на русском языке, а знали его далеко не все дети, следовательно, затруднялся процесс их социализации.

Государство рассматривало школу в качестве важнейшего проводника коммунистической идеологии.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Излишняя политизированность дестабилизировала жизнь школы, способствовала усилению авторитарных тенденций в ее развитии. Школы регулярно участвовали в перевыборных кампаниях Советов, в распространении займов индустриализации, вовлекались в важнейшие общественно-политические кампании первых пятилеток. В школах проводились беседы, направленные против христианского учения, организовывались ячейки «юных безбожников», невзирая на то, что большинство детей росло в семьях верующих. Полки школьных библиотек были заставлены антирелигиозными брошюрами. В дни церковных праздников устраивались антирелигиозные спектакли, доклады. Даже в начальных школах проводились собрания, на которых выносились резолюции о закрытии церквей.

В разгар «ежовщины» образовательные учреждения обязаны были участвовать в кампаниях поддержки действий власти. Малейшие сомнения в справедливости террора являлись смертельно опасными. Во всех школах проходили комсомольские собрания, на которых осиротевшим ребятам могли предложить отказаться от родителей. Однако в целом ряде случаев такие мероприятия проходили формально. Вместо «отречений» дети арестованных говорили о том, что они не верят в виновность родителей, и этим дело ограничивалось [18] .

Нередко директора школ, невзирая ни на что, поддерживали материально попавших в беду детей репрессированных, помогали им найти кров, работу. В условиях изощренной пропагандистской риторики оставались школы, которые отказывались делить детей на «наших» и «не наших», «своих» и «врагов», сохраняя тем самым верность своему культурному и духовному предназначению.

• [1] Культурное строительство в Советской Карелии. 1926–1941. Народное образование и просвещение: документы и материалы. Петрозаводск, 1986. С.64–65.
• [2] Национальный архив Республики Карелия (далее НА РК), ф.630, оп.1, д.59/489, л.3–7.
• [3] Такала И.Р. Национальные операции ОГПУ/НКВД в Карелии // В семье единой. Петрозаводск, 1999. С.169.
• [4] Макуров В.Г. Беломорско-Балтийский комбинат в Карелии. 1933–1941 // Новое в изучении истории Карелии. Петрозаводск, 1994. С.146–147.
• [5] Покровская И.П. Население Карелии. Петрозаводск, 1978. С.64.
• [6] Интервью с Дагнэ Сало // Устная история в Карелии: сб. научных статей и источников. Петрозаводск, 2007. Вып.2. С.60.
• [7] Севандер М., Хертцель Л. Они забрали у меня отца. Американские финны в Сталинской России. Петрозаводск, 2010. С.80.
• [8] НА РК, ф.630, оп.1, д.96/799, л.145.
• [9] Афанасьева А.И. Сосуществование и взаимовлияние русской и финской культур в Карелии (1920–1940 гг.) // Вопросы истории Европейского Севера. Петрозаводск, 1994. С.42–47.
• [10] Интервью с Пааво Алатало // Устная история в Карелии. Вып.2. С.75.
• [11] АКССР. Ежегодник. 1932–1933. Петрозаводск, 1934. С.151.
• [12] НА РК, ф.700, оп.1, д.211/1541, л.2.
• [13] Там же, ф.690, оп.3, д.95/880, л.171.
• [14] Анттикоски Э. Стратегии карельского языкового планирования в 1920-е и 1930-е годы // В семье единой: Национальная политика партии большевиков и ее осуществление на Северо-Западе России в 1920–1930-е годы. Петрозаводск, 1998. С.207–222.
• [15] Интервью с Юрье Мюккяненом // Устная история в Карелии. Вып.2. С.109.
• [16] Севандер М., Хертцель Л. Они забрали у меня отца. Американские финны в Сталинской России. С.81.
• [17] ГУЛАГ в Карелии. 1930–1941: сборник документов и материалов. Петрозаводск, 1992. С.125–126.
• [18] Лупанова И.П. «Минувшее проходит предо мною…». Петрозаводск, 2007. С.83.