Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

стр. 243В последние годы в российской науке окончательно утвердилось понимание традиционной народной культуры как совокупности территориально закрепленных системных объектов – региональных и локальных традиций. Различие исторического времени их возникновения, геофизических условий, хозяйственного уклада и множества иных факторов обусловило специфику их внутренней организации. В настоящее время в отечественном этномузыкознании уже существуют первичные представления о структурных характеристиках отдельных видов музыкально-фольклорных традиций; следующим шагом должно стать создание их типологии. Первые шаги в этом направлении делает и филологическая фольклористика, в которой наметилась область региональных исследований.

Определение внутренней структуры региональных этнокультурных систем отнюдь не исчерпывает проблематики, связанной с их изучением. Не менее важным является вопрос об их внешних границах. Поиск ответа на него может идти в двух направлениях. Первое подразумевает обращение к синхронному состоянию фольклорных традиций и связано с уподоблением их языковым диалектам. Такой подход давно укоренился в российской этномузыкологии и привел к возникновению термина «музыкальный диалект». Исследование в этом случае базируется на методе картографирования, впервые последовательно и масштабно примененном в 80–90-е гг. XIX в. германскими и австрийскими этнологами и лингвистами Фридрихом Ратцелем, Лео Фробениусом, Вильгельмом Шмидтом и др.

Картографирование занимает ведущую позицию в таких дисциплинах, как этногеография и лингвистическая география; достигла значительных успехов и музыкальная ареалогия. Она заимствовала из смежных дисциплин и связанную с ареальными исследованиями терминологию (понятия ядра, периферии, зон интеграции и интерференции и др.). За последние десятилетия российскими этномузыкологами осуществлено картографирование отдельных компонентов музыкально-фольклорных текстов и их корреляций, а также структурно-функциональных связей в рамках определенных жанров на многих территориях. Прежде всего это области русско-белорусского и русско-украинского пограничья [1] (Л.Белогурова, О.Несина, О.Пашина и др.), центральной России (Н.Гилярова), верхнего (Н.Данченкова), среднего (М.Енговатова) и нижнего (Е.Шишкина) Поволжья. Картографирование севернорусского фольклора было связано с исследованиями причитаний (Б.Ефименкова) и свадебных напевов (Т.Краснопольская). Оно проводилось в весьма ограниченных географических масштабах, что может быть объяснено спецификой заселения Русского Севера и наличием естественных границ – непроходимых заболоченных лесов. Единственный опыт картографирования региональной песенной системы был осуществлен на южнорусском материале междуречья Оскола и Дона (Г.Сысоева).

Таким образом, ареальные исследования в этномузыкологии с применением картографирования компонентов музыкально-фольклорных традиций пока не обрели масштабного характера. Однако уже этот сравнительно небольшой опыт дал возможность сделать ряд серьезных теоретических обобщений [2] .

Привлекательность данного метода диктуется тем, что он основывается на объективной реальности: расселении людей в определенных природно-климатических и ландшафтных областях, что влечет за собой и особенности культурных традиций. Кроме того, результаты картографирования конкретны и наглядны, они обладают качеством самодостаточности и вместе с тем открывают перспективы дальнейшего изучения избранных объектов. Этими объектами преимущественно становятся отдельные элементы языковых, этнокультурных, этномузыкальных систем. Что же касается границ целостных систем (языковых или музыкальных диалектов), то в этнологии и лингвистике они определяются по областям совпадения большинства изолиний [3] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Тот факт, что границы любой совокупности языковых или культурных явлений всегда бывают «размытыми» и скорее представляют собой область интерференции, был замечен еще в конце XIX в. В.Шмидтом.

Определенность территориальных границ фольклорной традиции может быть связана с иноэтнической (инокультурной) средой, незаселенными землями, естественной водной преградой.

При всей привлекательности картографирования его возможности все же не безграничны. Корректное применение этого метода требует соблюдения условий, которые, как показывает опыт, иногда не принимаются исследователями во внимание или в силу объективных обстоятельств оказываются невыполнимыми. Первое из этих условий подразумевает, что материал для картографирования должен быть собран в процессе фронтального обследования по единой программе. Вместе с тем подобная работа осуществлялась лишь настр. 244 небольшой части русской этнической территории. Не выработана и единая «сетка» картографирования. Кроме того, не определен временной интервал, в пределах которого состояние региональной традиции может считаться стабильным. Это положение оказывается особенно актуальным в связи со стремительным (и в то же время неравномерным) нарастанием изменений в традиционной культуре, а также с ее разрушением. В результате часто на карту наносятся сведения, относящиеся к разным этапам существования этнокультурных систем, что делает результат недостоверным.

Второе условие состоит в том, что единицами картографирования могут быть только релевантные признаки фольклорных традиций, которые выявляются в результате их структурно-типологического исследования. Однако остается не вполне ясным, каким образом может учитываться внутренняя иерархия отдельных компонентов, являющихся релевантными, но в то же время занимающих разную позицию в системе.

Учитывая вышесказанное, мы можем лишь условно принимать во внимание результаты картографирования компонентов песенной традиции Нижней Вычегды. Оно проведено на материале экспедиций 1959– 1974 гг., в которых осуществлялись выборочные звукозаписи напевов и не фиксировался их этнографический контекст. Недостающие сведения восполнялись по экспедициям 1986–2000 гг., когда местная традиционная культура находилась на последнем этапе своего угасания. Картографирование выявило точечный характер распространения некоторых явлений, что, скорее всего, может быть объяснено неполнотой собранных материалов или объективным состоянием местных фольклорных традиций.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Проведенное исследование показало, что большинство компонентов местной песенной системы выходит далеко за ее пределы, причем, это не только отдельные ритмические типы напевов, но и принципы формообразования, и отдельные мелодические структуры. В первую очередь, это относится к напевам хороводно-игрового цикла, местная специфика которых практически не выражена. Ареалы ритмических типов свадебных напевов также оказались чрезвычайно обширными; их совокупность в корреляции с функциями в ритуале вызывает прямые аналогии с традициями вологодско-вятского пограничья [4] .

Картографирование мелодических типов свадебных напевов, напротив, обозначило самый нижний уровень внутреннего членения территории, соответствующий конкретным песенным очагам (1–2 сельсовета).

Характеристикой субрегиональных зон – вилегодской и усть-выйской – является, в первую очередь, песенный репертуар (набор поэтических текстов). В то же время очевидна их связь с песенной культурой прилегающих территорий – бассейна р.Лузы и верховьев Северной Двины.

Основная зона традиции, соответствующая понятию ее «ядра», неоднородна. В самом ее центре существует узколокальная песенная система (д.Устье Рябовского с/с Ленского района), выделяющаяся по целому ряду параметров, в частности, наличием групповой свадебной причети. К сожалению, сейчас уже вряд ли возможно определить причины данного явления. Например, оно может быть объяснено происхождением деревни или лучшей, по сравнению с другими населенными пунктами, сохранностью местной культуры.

В целом можно сказать, что применение методики картографирования, хотя и определило некоторые черты региональной фольклорной традиции Нижней Вычегды, но мало способствовало выявлению ее внешних границ.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Другой путь исследования предполагает изучение местной культуры в диахроническом аспекте, обращение к ее исторической судьбе. При этом оппозиция свой/чужой рассматривается на уровне ментальных структур, отраженных в культурных текстах.

При определении границ этнокультурной общности исследователям важно иметь четкое представление о самосознании носителей в разные исторические фазы существования местной культуры. В самоидентификации информанта заложен важнейший механизм культурной памяти и сохранения/изменяемости форм народной культуры. Имеющиеся в нашем распоряжении материалы позволяют более или менее определенно установить границы некоторых локальных центров за последние 100 лет их существования. Однако установить это для целого регионов чрезвычайно сложно, так как многокомпонентная, сложноорганизованная материя фольклорной культуры требует многоаспектного и комплексного подходов к описанию ее локальных вариантов уже на этапе полевого сбора материалов.

Уже на раннем этапе колонизация северорусских территорий способствовала установлению контактов между отдельными группами славянского населения и организации общего культурного пространства. Наиболее отчетливо этот этап отразился на уровне семейно-обрядовой поэзии (в частности, в существовании множества локальных особенностей в свадебном фольклоре). Системной доминантой нижневычегодской свадьбы является ее песенный характер, что отличает ее от ряда севернорусских традиций, имеющих ярко выраженный причетный характер. Достаточно насыщенная песенными сюжетами нижневычегодская свадьба (48 сюжетов, зафиксированных в период конца XIX – конца XX в.), в отличие от причетных текстов (хотя в прошлом они существовали, согласно этнографическим сведениям), дает основание считать, что свадебный фольклор был диффузным жанровым образованием со времени поселения славяно-русского населения на данной территории.

стр. 245Идея «купли-продажи» была основной парадигмой этнографических и текстовых песенных записей за последнее столетие и составляла концептуальную историю местной свадьбы. Свадебный обряд был принципиально «местным», что отнюдь не значит, что он был архаическим. Более того, песенные тексты нижневычегодской свадьбы как бы очерчивали круг возможных границ в понимании «своего» и «чужого». Степень же некоторого единства или локализации свадьбы в виде пяти субрегиональных традиций (Виледь, Яренск, Сойга, Устье, Сольвычегодск) может быть объяснена экстрафольклорными факторами в местном регионе. Они были взаимосвязаны хозяйственными мотивациями местного населения (мужчины уходили на заработки за пределы своей территории). Поэтому известная близость свадебных текстов к книжно-литературной традиции вполне объяснима и понятна [5] .

Первая письменная рефлексия относительно местных брачных отношений появляется еще в конце XVIII в. А.Соскин писал, что в Сольвычегодске в дни Прокопьевской ярмарки (8 июля по ст.ст.) существовал обычай у окрестных крестьян выставлять невест «на продажу» [6] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Н.Н.Аруев также в описании свадебного обряда акцентируют момент хозяйственного экономического отношения между брачующимися парами [7] . Однако этот этнографический контекст не имеет прямого отношения к текстам, на основе которых можно «реконструировать» вычегодскую свадьбу, опираясь преимущественно на рассказы женского населения региона [8] .

Именно в таком изложении вычегодская свадьба обретает «целостный» структурно-значимый комплекс традиционной культуры местного «гнезда». Женский текст обретает значимость «своего» текста, так как направлен на формирование семейной (родовой) памяти местного населения. Подробности в составлении целостного представления свадебного обряда по рассказам женских информантов позволяют реконструировать вычегодскую свадьбу, в частности, ее песенный репертуар как «местную эклектику». Следует отметить, что память традиции в этих «женских текстах» не столь глубока (не превышает двух поколений) и напоминает своеобразную мозаику из локальных образов и текстов, бытовавших на территории бывшего Сольвычегодского и Яренского уездов. Отчасти это можно объяснить тем, что женское население совершало, как правило, внутреннюю миграцию в регионе, между тем мужчины, занимавшиеся охотой и отходничеством в поисках работы, уходили на дальние расстояния. Их уход из дома на длительное время также был связан с военной службой.

Более определенное и стабильное положение в «своем» мире нижневычегодской традиции как будто должна занимать молодежная игровая и праздничная культура. Действительно, по описанию ее собирателями и по воспоминаниям бытописателей местного края ей уделяется большое место [9] . Однако само ее существование и сведения о ней были основаны на других механизмах традиционной памяти. Большинство фактов о молодежной культуре прошлого, дошедших до настоящего времени в виде исполнительских меморатов и песенных сюжетов, основываются на автобиографической памяти, т.е. умещаются в памяти одного поколения, актуализируя личный опыт представителей традиционной культуры, а не память традиционного сообщества. В практике молодежных гуляний конца XIX – начала XX вв. такой личный опыт сводился к умению регулировать межличностную коммуникацию и половые отношения молодежи. Игровая культура нижней Вычегды отразила тенденции к созданию общерусского национального песенного фонда [10] . Поэтому на первом месте среди игровых песенных сюжетов стоят общеупотребительные, массово известные, связанные с литературным бытом сюжеты: «Я просо сеяла…», «Как по морю, морю синему…», «Стало не с кем попить, погулять…», «Как за речкой хмель родился…», «Как у наших у ворот…», «Пошла в тонец…», «Как со вечера-то дождь…» и др. Большая их часть «ориентирована на игровое образование пары и ее публичную демонстрацию, т.е. на тему свадьбы-женитьбы, пронизывающую молодежный фольклор и реализующуюся как на вербальном, так и на акционально-игровом уровнях» [11] .

Анализ языка игровых песен нижневычегодской традиции подтверждает общедоступность молодежного репертуара и не позволяет ограничивать его рамками одной региональной культуры [12] .

стр. 246Следует отметить, что особенности музыкального функционирования свадебных и игровых песен не создают условий для возникновения «замкнутых» певческих групп; по терминологии Е.В.Гиппиуса, скорее всего, они были характерным репертуаром «обиходных» певческих коллективов, служащих «связующим звеном между локальной и общерегиональной культурой» [13] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Наиболее ярко «свой» мир нижневычегодской традиции представлен областью протяжных необрядовых песен. Это подтверждается чрезвычайной музыкально-стилевой монолитностью напевов данного жанра.

Однако ни жанрово-тематический, ни сюжетный репертуар, на первый взгляд, не дают достаточных оснований для подобного утверждения. Сюжетно-тематический комплекс нижневычегодской лирики представлен несколькими историческими сюжетами, солдатскими песнями, любовной, семейно-бытовой лирикой (в том числе балладой) и песнями литературно-книжного происхождения.

В репертуаре численно превосходят песни, относящиеся к жанру семейно-бытовой и любовной крестьянской поэзии. Они могут быть сгруппированы в несколько сюжетно-тематических циклов: «тоска замужней женщины по родному дому», «отъезд молодца – переживания девушки»; сюжеты с мотивами «солдатство молодца – замужество девушки», «брак со стариком», «косьба травы» могут быть объединены в рамках темы «девушка – молодец, разлука». Необходимо отметить, что тексты этих песен существуют во множестве вариантов в отличие от других песенных жанров. Каждый из таких текстовых вариантов отражает собственно местное исполнительское понимание общеизвестного сюжетного инварианта.

Обращаясь к особенностям функционирования напевов данного жанра в ХХ в., мы не можем не учитывать тех внешних обстоятельств, которые не могли не оказать на них определенного влияния.

Протяжные лирические песни сложных, жанрово характерных форм с традиционными для Русского Севера сюжетами («За Невагою», «Эко сердце», «Размолоденькие молодчики, дружки мои» и др.) легли в основу репертуара «замкнутых» ансамблей. Именно они оказались непосредственно связанными с новым для русской крестьянской культуры понятием «моды».[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Определенную роль в их культивировании, начиная с 40-х годов XIX в. и вплоть до начала XX в., несомненно, сыграли отечественные собиратели, пробудившие «творческий потенциал» народных сказителей и певцов [14] . Об этом также свидетельствует распространенная практика составления сборников песен, характерная для представителей разных сословий русского общества, начиная с рукописных песенников XVIII в. до издания доступных репертуарных сборников.

Интерес к русской народной песне был отражен в творчестве русских писателей и, очевидно, составлял основу целостного культурно-эстетического направления отечественной, преимущественно дворянской, культуры-«моды». Народная протяжная песня уже в начале ХХ столетия, по сути, была ангажирована «высокой»

культурой, что во многом обеспечило сохранность музыкально-поэтических текстов. Впоследствии такое же влияние было оказано практикой музыкально-этнографических концертов, участие в которых значительно повышало статус местных исполнителей.

Суммируя все сделанные наблюдения, можно прийти к следующим заключениям. Песенная традиция нижней Вычегды может быть охарактеризована как открытая культурная система, в которой внешние связи доминируют над внутренними. Об этом же свидетельствует ряд фактов, в частности, допустимость участия в местном певческом ансамбле певиц из удаленных регионов, привносящих элементы иной региональной стилистики (пение «тонким» голосом). Результат такого совместного пения оценивается местными жителями как приемлемый, что возможно только благодаря некоторой «усредненности» музыкального стиля.

Внешние границы местной этнокультурной системы на северо-востоке определяются соседством с коми-зырянами, на севере – незаселенными лесными массивами. В остальных направлениях регион принципиально незамкнут и по большому ряду признаков тесно связан с традициями верховьев Северной Двины и во-логодско-вятского пограничья. Устойчивость внутренней территориальной структуры региона поддерживается минимальным набором признаков, обеспечивающих самоидентификацию местного населения.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Те же закономерности прослеживаются и в историческом существовании фольклора нижней Вычегды.

Одной из его определяющих особенностей можно считать высокую степень адаптации к изменениям внешней среды, способность быстро впитывать и аккумулировать новые веяния: книжность, практику монастырских певческих школ, стилистику авторских литературных текстов, реалии городской жизни.

Эти качества, в какой-то степени характерные для большинства фольклорных традиций Русского Севера, на нижней Вычегде определяют «лицо» местной культуры, в которой общераспространенные компоненты преобладают над узколокальными, новации – над архаикой.

• [1] Работа на этих территориях ведется с учетом достижений белорусских и украинских ученых, также проводящих ареальные исследования.
• [2] См.: Пашина О.А. Картографирование и ареальные исследования в этномузыкологии // Картографирование и ареальные исследования в фольклористике. М., 1999. С.6–22 (Сб. трудов Российской академии музыки; Вып.154).
• [3] См. об этом: Терновская О.А. Понятие диалекта и принципы классификации славянских диалектов // Советское славяноведение. 1975. №5. С.12–26.
• [4] См.: Ефименкова Б.Б. Свадебная песня в среднем течении реки Юг // Традиционное народное музыкальное искусство и современность (вопросы типологии). М., 1982. С.14–47 (Сб. трудов Гос. муз. пед. ин-та им. Гнесиных; Вып.60).
• [5] О таком влиянии может, в частности, свидетельствовать записанная в Сойгинском с/c песня «На бережке часовня стояла», насыщенная церковными образами. Появление подобного сюжета, возможно, связано с влиянием существовавшего здесь Спасского Сойгинского монастыря, основанного в XVI в. преподобным Симоном.
• [6] Соскин А. История города Соли Вычегодской / Подгот. А.Н. Власов. Сыктывкар, 1997. С.68–70.
• [7] Аруев Н.Н. Крестьянские свадьбы в дореволюционное время около г. Сольвычегодска // Записки Северо-Двинского общества изучения местного края. Великий Устюг, 1928. Вып.5. С.1–11.
• [8] Все репортажи о свадебном обряде записаны от женщин. Мемораты от лица мужчин крайне редки, а из мужских свадебных текстов можно назвать лишь приговоры дружек, носящие явно игровой характер.
• [9] Собиратели согласно отмечают, что записи игрового фольклора количественно намного превышают записи свадебных и протяжных песен, сделанных в этом регионе. См.: Савельева Г.С. Песенно-игровой фольклор // Традиционный фольклор Вилегодского района Архангельской области (в записях 1986–1991 гг.): Исследования и материалы / Отв. ред. А.Н.Власов. Сыктывкар, 1995. С.74; Канева Т.С. Музыкально-поэтический фольклор нижней Вычегды (в печати).
• [10] См.: Материалы и статьи: К 100-летию со дня рождения Е.В.Гиппиуса / Ред.-сост. Е.А.Дорохова, О.А.Пашина. М., 2003. С.45–46.
• [11] Савельева Г.С. Песенно-игровой фольклор // Традиционный фольклор Вилегодского района Архангельской области… С.74.
• [12] К такому выводу приводят наблюдения Т.Н.Бунчук. См.: «Музыкально-поэтический фольклор нижней Вычегды».
• [13] См.: Материалы и статьи: К 100-летию со дня рождения Е.В.Гиппиуса… С.20.
• [14] Собирание фольклора на территории Сольвычегодского уезда проводилось начиная с 90-х гг. XIX в. Первые фонографические записи в этом регионе были осуществлены Е.Э.Линевой в 1901 г.