Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

стр. 394Православные престольные праздники верхневычегодского Помоздинского погоста (куста, в народной терминологии) Коми края, наряду с конфессионально-объединяющей, выполняли социально-организующую и дифференцирующую функции. Праздничное общение с периодической ролевой сменой гости / хозяева скрепляло межселенческие, внутриродовые связи и подчеркивало локальные особенности.

За каждой деревней традиционно закрепилось от одного до трех престольных праздников. В д.Выльгорт с починком Тима-Педэр основным считался день св. Стефана, первокрестителя и первого епископа Пермского (8 мая). По земледельческому календарю этот день открывал пахоту и сев. В соседней д.Вольдино с починками Расыб и Онись-Иван [1] главным престольным праздником был день пророка Илии. К Ильину дню заканчивался сенокос, дозревала рожь, наступало время жатвы. Таким образом, Стефанов и Ильин дни начинали и завершали календарное лето, связывая соседние деревни. Праздники отмечались трое суток. В первый день после службы в церкви крестным ходом обходили поля. Со второго дня начинались народные гуляния.

Гости с соседних деревень наносили визиты родственникам и свойственникам. Молодежь каталась на лошадях, играла, устраивала посиделки и решала сердечные проблемы. Между парнями и девушками отношения складывались во время совместных игрищ и посиделок. Отношения между парнями соседних деревень выяснялись в обрядовых кулачных боях, которые были непременной составляющей праздника и сохранялись до середины ХХ в.

Стефановская драка начиналась на мосту через ручей Мачека шор, на околице Выльгорта или в центре деревни, на мосту через ручей Выльгорт-шор. Ильинская – на границе Вольдина, на мосту через ручей Рас ёль. Поскольку их причинами были не только девушки, но и спорные сенокосные и охотничьи угодья, пашенные земли, то, несмотря на уговор о неприменении припасов [2] , иногда доходило до дреколья, топоров и кос. И все же праздничные бои прежде всего были молодецким развлечением, а не способом решения экономических вопросов между общинами. Об этом говорит и то, что они проходили под аккомпанемент гармошек с обеих сторон, и то, что они собирали множество нарядно одетых зрителей, и то, что после драки традиционно распивалась «мировая», и даже то, что участники не всегда придерживались земляческого принципа, а иногда бились «за-ради удовольствия»: «Здесь Самсон был. А здоровый! Мешки с мукой по три штуки на сгибе локтя на спор носил. Как-то вольдинские с выльгортскими бьются. Самсон, говорят, пришел, и только машет себе в обе стороны, не глядя: наши ли, выльгортские ли. Народ только валится. Мужики кричать стали: „Стократ будь проклят! Ты, Самсон, за кого?!“ – „А я за себя, за-ради удовольствие“» [3] .

Ради удовольствия в драку ввязывались нередко и молодые женатые мужчины. Бои предварялись «разгонными» матерными и оскорбительными частушками под гармонь. К сожалению, с угасанием традиций исчезают и песни. От старых свидетелей удалось записать не более шести текстов, из которых наиболее показательны следующие:[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Трогать гармониста-запевалу, пока в его руках была «ливка» или «тулка», запрещалось категорически, его обидчика могли избить даже односельчане: «Братья наши, Степан и Василий, сильно на гармошке играли.стр. 395 Степан особенно хорошо играл. И иной раз Степан даже в драку не ввязывается, играет на гармошке. Мужики, говорит, крикнут: „Ты, Степан Ильич, играй, играй. Без тебя уж здесь как-нибудь…“» [5] .

Кулачный бой предполагал определенную регламентацию. Порядок устанавливали и за его соблюдением следили старшие мужчины, по возрасту не принимавшие непосредственного участия в драке. Желающий встать «в стенку» непременно должен был продемонстрировать отсутствие подков на каблуках, тяжелых предметов в карманах, отдать на хранение или забросить в труднодоступное место (в крапиву, за поленницу) поясной нож, с которым деревенские мужчины не расставались еще в 1980-х гг. Количество бойцов с каждой стороны предварительно оговаривалось, хотя в горячке не всегда соблюдалось их равное количество, поскольку одни выбывали, другие подключались позже. При необходимости за хорошими бойцами посылали кого-нибудь из младших зрителей, а то и стариков, если приходилось уговаривать.

Зачинщиками выставлялись подростки лет тринадцати, которые начинали драку между собой, постепенно втягивая других. Иногда подростков подначивали подскочить и ударить наиболее сильного противни-ка, от которого был риск получить сдачу, несмотря на издевки, которым подвергался боец за битье малолетки, и на хулильные частушки-экспромты, исполнявшиеся девушками на эту тему. Обменявшись словесными колкостями, раззадорившись предварительными стычками, стенки начинали сходиться под «заводную» песню «Паськид гажа улича» ‘Широкая веселая улица’ [6] , известную также под названиями «Говоринскей улича» и «Доли-шели, улича».

По напеву, манере исполнения и содержанию песня представляет собой народный перевод севернорусской «мостовой» или «стеночной» «Вдоль ле, вширь ле улица…». На это явно указывает и искаженный зачин оригинала, сохранившийся в рефрене «доли-шели, ноли-шели, говоринскей улича». Текст выстроен в форме диалога между парнем и девушкой, которая отправляет ухажера домой, ссылаясь на то, что родители ее ругают за свидания с ним, а брат за ней следит. В современных женских коллективах эта песня исполняется как лирическая, и в наши дни практически не осталось людей, которые бы помнили не только, почему она пелась как «стеночная», но и то, что она вообще связана с кулачными боями. За все время экспедиционных записей только один из информаторов сообщил, что эта песня исполнялась во время драк на Выльгортском мосту [7] , и другой прокомментировал финальные фразы, по его мнению, совершенно абсурдные в исполнении женщин: «Это бабы дурость какую-то поют: „Гырись луксэ весалам, весалам, посни луксэ шыблалам, шыблалам“ ‘Крупный лук почистим, почистим, Мелкий лук выбросим, выбросим’. Какой может быть «лук», если девуш-ка говорит: может, когда-нибудь еще встретимся, и будем целоваться? Не нравится местным парням, что со стороны кто-то чужой девок уводит, вот и пели… Раньше старики-то правильно пели: „Гырись лöпсэ лöсалам, Посни ёгсэ шыблалам“ ‘Крупный хлам пообтешем, мелкий сор раскидаем’. Это в драке со здоровыми, дескать, придется повозиться, а мелкую шелуху (жуг-жагсэ) так, в сторонку отбросим, чтобы, дескать, под ногами-то не путались. Вот ведь как раньше пели! А то придумали лук какой-то…» [8] . [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

После практически одновременного разрушения Стефановской и Ильинской часовен в 1930-х гг. и прекращения служб, престольные праздники приобрели полностью внецерковный характер. Дольше всех сохранились традиции гостевания и ритуальных драк между молодежью соседних деревень, но с появлением лагерных и рабочих поселков в 1940-х гг. кулачные бои потеряли ритуальное значение и обрядовость. Границы между «своим» / «чужим» пролегли между деревенским и поселковым (иноэтничным и инокультурным) населением. «Стеночная» песня, перейдя из мужской сферы бытования в женскую, подверглась лексической корректировке и приобрела в новом исполнительском контексте лирическую семантику.

• [1] Конаков Н.Д. От Святок до Сочельника: Коми традиционные календарные обряды. Сыктывкар, 1992. С.70.
• [2] Припас – здесь: оружие, используемое в драке (гирьки, кастеты, дубинки, ножи, сапоги с подковками).
• [3] Зап. в августе 1992 г. в с.Вольдино от Уляшева Ивана Никитича, 1939 г.р.
• [4] Зап. в августе 1985 г. в с.Вольдино от Уляшевой Натальи Ильиничны, 1896 г.р. и Уляшевой Акулины Ильиничны, 1910 г. р.
• [5] Зап. в июле 1984 г. в с. Вольдино от Уляшевой Натальи Ильиничны, 1896 г. р.
• [6] Зап. в феврале 1983 г. в с.Вольдино от Уляшева Семена Николаевича, 1912 г.р.; в августе 1988 г. от Уляшева Никиты Егоровича, 1910 г.р.
• [7] Зап. в июле 2002 г. в д.Кекур с.Пожег от Уляшевой Натальи Андреевны, 1917 г.р., урож. с.Скородум.
• [8] Зап. в феврале 1983 г. от Уляшева С.Н.