→ Электронная библиотека
→ Рябининские чтения – 2015
→ Термин «былинка» как «инструмент» фольклориста

Метки текста:

Былички Фольклор

Гардер М.О. (г.Москва)
Термин «былинка» как «инструмент» фольклориста Vkontakte@kizhi

Аннотация: В статье рассматривается эволюция термина «быличка» от момента его введения в фольклористический дискурс до начала 1990–х гг. Основное внимание уделено изменениям, произошедшим в семантическом наполнении термина, а также проблеме устойчивости семантических элементов, со временем составляющих своего рода традиционное толкование термина.

Ключевые слова: история фольклористики; быличка; терминология; словарь;

Summary: The article discusses the evolution of the term «bylichka» from its introduction into the folkloristic discourse until the early 1990s. Emphasis is placed on changes in the term’s semantic content, as well as the problem of stability of its constituent elements that eventually form a «traditional» interpretation of the term.

Keywords: history of folklore studies; bylichka; terminology; dictionary;

стр. 267Границы терминологии, особенно фольклористической, довольно проницаемы. Фольклористы легко заимствуют термины из других наук, «назначают» тому или иному жанру термин «сверху» либо же ссылаются на авторитет традиции, описывая фольклорное явление. Термины, как и фольклорные тексты, шлифуются в научном поле фольклористики. Некоторые из них становятся своего рода историзмами (такие как «суеверный меморат» [1] или «досюльщина» [2] ), другие расширяют свои границы и начинают употребляться в качестве генерализующих актуальное фольклорное явление.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В данной работе делается попытка, во–первых, осмыслить историю развития термина «быличка»; во–вторых, проанализировать контекст употребления термина до 1990–х гг. – времени активного изучения этого жанрового явления; в-третьих, прокомментировать некоторые аспекты истории русской фольклористики в свете терминологии.

Своим рождением «быличка», можно сказать, обязана сказке (впервые братья Соколовы употребили термин в сборнике «Сказки и песни Белозерского края», вышедшем в 1915 г. [3] ). Появление термина было обусловлено необходимостью выделить из числа сказок тексты, отличающиеся комплексом признаков, прежде всего установкой на достоверность и характерной тематикой (или набором персонажей). В сборнике Н. Е. Ончукова (1908 г.) в предисловии собиратель говорит об особом типе демонологических повествований с более высокой установкой на достоверность, чем так называемые «бывальщины», но не предлагает для них специального термина. [4]

В 1928 г. И. В. Карнаухова в публикации «Суеверия и бывальщины» отмечает: «… вера пинежан в нечистых и нежить отражается больше всего <…> в “обывательских” рассказах», не выпадающих «из общего плана разговорной речи». [5] От этих рассказов она отличает бывальщины, при рассказывании которых «уже всегда присутствует момент исполнительский». Чаще всего бывальщины, утверждает Карнаухова, повествуют о встречах с нечистыми и мертвецами и «прочих суевериях», намного меньше – о разбойниках, и совсем редко – «о трагических любовных историях». [6] Эти «обывательские рассказы», как мы видим, выделяются тематически и функционально как «суеверия» в живом бытовании; при этом рассказ, отличающийся «репертуарностью», автор называет бывальщиной. [7]

В Белозерье, по словам братьев Соколовых, «быличкой» чаще всего называли рассказы о «нечистой силе». [8] Однако, как пишут Соколовы, среди текстов, к которым в белозерской традиции прикреплялось слово «быличка», были и другие сюжетные повествования типа новеллистических стр. 268 сказок, вовсе не упоминающие демонологических персонажей. Возможно, следует принять на веру полевые впечатления Соколовых и не считать, что «быличкой» обозначались лишь демонологические рассказы. Тогда при заимствовании из традиции в фольклористику границы этого термина сужаются, и вместе с этим постепенно укрепляется авторитет «былички» [9] : Соколовы заполнили своего рода лакуну в терминологии, хотя до 1941 г. они были единственными фольклористами, применявшими его. В учебных пособиях по фольклору 1930 и 1938 гг. [10] Ю. М. Соколов использует термины «быличка» и «сказка–быличка» и рассматривает эти тексты как вид сказки. Возможно, это было обусловлено идеологическими требованиями: русский фольклор «должен был» продемонстрировать отмирание суеверий. В знаменитом учебнике «Русский фольклор» в 1941 г. Соколов пишет: «Некоторые традиционные фольклорные жанры совершенно вымирают на глазах, как, например, духовный стих, обрядовая песня, заговор, суеверная быличка и т. д.». [11]

Интересен случай несколько другого употребления термина П. Г. Богатыревым в статье 1941 г., посвященной теме народных героев – борцов за права обездоленных, которая по понятным причинам была весьма востребована. В теоретическом введении к статье Богатырев говорит об отличии «так называемых “быличек”» [12] от фантастической сказки и приводит три основные функции былички: 1) научного повествования, 2) близкую «к той, которую несли хроники газет», и 3) социального протеста. [13] В рассказах об опришках (под категорией «рассказ» в статье объединены сказки, анекдоты и былички [14] ) Богатырев находит две из трех упомянутых им функций «былички» – газетной хроники и социального протеста, [15] и большинство этих рассказов он относит к жанру «быличек». [16] «Быличка», по словам автора, отличается от сказки «языком, часто близко примыкающим к языку практическому» [17] (вспомним цитированную выше статью Карнауховой), а также реакцией на рассказываемое: былички прерываются слушателями намного чаще, чем фантастические сказки. [18] Итак, Богатырев определяет термин «быличка» через сравнение со сказкой по трем признакам: функция, язык и участие коллектива в рассказывании. К сожалению, в статье нет ссылок ни на употребление термина в литературе, ни на фольклорные тексты, которые подразумеваются при его упоминании.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В целом в 1930–1950–е гг. термины «сказка–быличка» или «быличка» используются редко, а демонология почти не исследуется. Термины лишь упоминаются в отчетах об экспедициях [19] и при попытке описать систему повествовательных жанров. [20] В любом случае, однако, быличка включается в ряд подвидов сказки. Только во второй половине XX в. «быличка» начинает использоваться широким кругом фольклористов и становится популярным термином для обозначения нарративного явления, о котором, наконец, стало можно открыто говорить, а потом и писать.

В своей работе 1963 г. «Русская народная сказка» Э. В. Померанцева делает акцент на принципиальном отличии былички, легенды и предания от сказки, которое заключается в отношении рассказчика к повествованию, его вере (подлинной или демонстрируемой) в истинность рассказываемого. [21] Померанцева первой из фольклористов посвятила свои работы изучению былички: основные тезисы были изложены ею в 1968 г. в докладе на VI Съезде славистов, [22] но наиболее известна ее монография 1975 г. [23] В основе исследования лежат архивные материалы (Тенишевский архив) и публикации конца XIX – начала XX вв., а также в меньшей степени – экспедиционные записи 1960–1970–х гг. Благодаря Померанцевой в фольклористике появляется и постепенно закрепляется противопоставление былички и бывальщины, в рамках которого быличка приравнивается к меморату, а бывальщина – к фабулату. стр. 269 Померанцева, ссылаясь на Ончукова, «бывальщинами» называет тексты с меньшей достоверностью (по сравнению с быличкой). [24]

К похожим выводам приходит и В. П. Зиновьев. В 1975 г. на основе материалов, собранных в восточносибирских экспедициях 1966–1975 гг., он защищает кандидатскую диссертацию о быличке. В ней подробно рассматриваются многие аспекты жанра: его функция, вера носителей в рассказываемое, применяемые рассказчиком выразительные средства, роль коллектива и другие. Говоря о вере рассказчиков, автор приводит множество примеров, когда быличка завершается скептическим комментарием слушателя. От суеверий, по словам Зиновьева, не избавились только его пожилые информанты – правдивость сообщаемого с их точки зрения не подлежала сомнению, а для остальных быличка представляла ценность исключительно в художественном отношении. Как и Померанцева, Зиновьев основной функцией былички считает педагогическую. [25]

Таким образом, то, что называют быличкой, структурно не выделяется из других жанров мифологической прозы: главными характеристиками остаются прагматическая (установка на большую, чем у сказки, достоверность) и тематическая (наличие демонологического персонажа). Более отчетливое сюжетное оформление некоторых текстов заставляет многих исследователей говорить о фабулизованном виде былички, часто называемом бывальщиной.

Работы В. К. Соколовой и И. А. Разумовой, вышедшие в 1981 и 1993 гг. [26] соответственно, посвящены межжанровым связям былички, но ничего нового в определение термина не вносят. В. К. Соколова отмечает, что «былички были такой же бытовой информацией, как и сообщение о любой встрече или местном происшествии», [27] а вымышленность их содержания и стабильность изображаемых ситуаций и образов дает основание рассматривать их как фольклорные произведения. И. А. Разумова использует модель разграничения жанров по признакам сакральное/профанное и фактическое/вымышленное. [28] Эта модель представляет собой уточненную схему, в рамках которой быличка и сказка дифференцируются на основе отношения рассказчика.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Разумова, как и Померанцева, приравнивает быличку к меморату и считает необходимым отличать бывальщину, которая, по мнению автора, в западной терминологии соответствует термину belief legend [29] В книге «Сказка и быличка», говоря об особом способе исполнения былички при участии всего коллектива, И. А. Разумова ссылается [30] на уже упоминавшуюся статью П. Г. Богатырева об опришках, хотя, как было сказано выше, материал Богатырева отличен от демонологических рассказов.

Краткое рассмотрение истории функционирования термина « быличка» в 1910–1980–е гг. позволяет сделать следующие выводы:

  1. Термин «быличка» для некоторой группы текстов был выбран окказионально и так же, по стечению обстоятельств, вошел в научную традицию. В случае с «быличкой» причиной этому послужило то, что Соколовы долгое время руководили изучением фольклора в Московском университете. Там же училась и перенимала язык фольклористики и Э. В. Померанцева.
  2. Удобным оказалось использование нового термина для ранее не выделявшегося явления.
  3. Исследователи склонны наследовать термин и некоторые элементы его определения. Определение термина может формулироваться заново и усложняться, не изменяя сути.

Термин, изначально применяемый к определенному узкому кругу явлений, фактически сохраняет одну или две семантические составляющие (в данном случае установка рассказчика на достоверность и варьирующий тематический элемент – демонология/сверхъестественное) и способен распространяться на более широкий круг явлений («архаическая быличка», «городская быличка»).

// Рябининские чтения – 2015
Отв. ред. – доктор филологических наук Т.Г.Иванова
Музей-заповедник «Кижи». Петрозаводск. 2015. 596 с.

Текст может отличаться от опубликованного в печатном издании, что обусловлено особенностями подготовки текстов для интернет-сайта.

новости поиск контакты
Музеи России - Museums in RussiaМузей-заповедник «Кижи» на сайте Культура.рф