Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Аннотация:  Процессы этнического возрождения коренных народов и глобализация ставят население определенных территорий перед лицом повседневных конкретных проблем, к числу которых относятся этнические границы. Культурные средства, обозначающие границы, представления о необходимости границы и ее назначении с течением времени и при переходе от поколения к поколению могут меняться. Устойчивая потребность в этнических границах на территории Белозерья зрительно выражена в топонимике, которую уникальная преемственность коренного населения сохранила через столетия.

Ключевые слова: коренной народ; этнические границы; культурные средства обозначения границы; маркеры границы; повседневность;

Summary: Processes of ethnic revival of indigenous groups and globalization have made the population of certain territories face a variety of specific problems including the problem of ethnic borders. Being transferred through the generations, the concept of cultural designators of a border, recognition of its importance and functions can change with the course of time. The toponyms of Belozersk region preserved by local community vividly demonstrate a strong need for ethnic borders.

Keywords: indigenous people; ethnic borders; cultural designators of a border; border markers; everyday life;

Летом 2015 г. экспедиция Музея археологии Череповецкого музейного объединения продолжала обследование территорий сельского поселения Вепсское национальное Бабаевского района Вологодской области в рамках грантового проекта «По следам озерных людей». Этнографическая часть исследований особой группы местного населения – межегоров – была возложена на автора статьи. Этнографическими исследованиями были охвачены преимущественно кусты поселений Комонево и Войлахта. С Комонево издавна административно и общим погостом было связано Межерье. В процессе советского укрупнения населенных пунктов жители Межерья были переселены в Комонево. В сеть брачных контактов Межерья традиционно наряду с Комонево входила и вепсская Войлахта.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Одна из поставленных задач состояла в необходимости, хотя бы частично, проследить этнические границы. В результате предварительного изучения источников и литературы, бесед с местными жителями было намечено порядка 5 предполагаемых точек пограничья, маркированных преданиями о кладах и панах. В условиях ограниченного времени и ресурсов основное внимание было решено сконцентрировать на малоизвестной даже в среде местных жителей и малоизученной местности, завязанной на крошечное лесное озерцо Панъярвут близ Войлахты. Единственное упоминание его и короткое описание связанного с ним предания содержит публикация С.Б.Егорова в коллективной монографии 1992 г. [1] Социокультурная уникальность изначально оказалась задана ограниченностью круга лиц, имевших допуск к указанным сведениям. Имея многолетний опыт общения с местными жителями, и Войлахты в том числе, я впервые узнала о подобной местности только из публикации. Более того – экспедиционные беседы с прямым указанием интересующего объекта в среде окружающих Войлахту населенных пунктов (Куя, Тимошино, Команево) успеха не имели: местные жители с завидным единодушием утверждали, что места такого не знают, преданий о нем не слышали.

Однако учительница родом из Войлахты не только подтвердила реальность существования озера, но и помогла через родственников связаться с коренным жителем Войлахты, согласившимся его показать. В результате двух кратковременных посещений Войлахты автору посчастливилось увидеть своими собственными глазами и сфотографировать Златозеро (как иногда здесь называют Панъярвь) и Панские камни в бору, который (как позже выяснилось) имеет название Панбарбик в местности под названием «Паны», зафиксировать их примерное местоположение. Подарком благосклонности коренных жителей можно считать состоявшиеся беседы. Летом 2015 г. в Войлахте находилось 9–10 человек, из них 8 коренные жители. Участие в беседах приняли 6 человек. Кроме того, беседа о предании состоялась с тремя уроженцами Войлохты, ныне проживающими в Куе и Тимошино. Всего в опросе участвовало, таким образом, 9 человек: в том числе 7 вепсов. Предание удалось записать в исполнении 7 человек (6 вепсов и 1 русский).

Большая часть зафиксированных повествований укладывается в примерно однородную схему без особых детализаций. Приведем их в возможной полноте и максимальном приближении к оригиналу исполнителей (имена исполнителей зашифрованы):

• ЗИФ «Поляки проходили. Бочонок золота в Панъярвь утопили»;
• СГА «Паны золото утопили в озере»;
• ЕНА «Ехал мимо обоз, и потеряли в озере бочку с золотом. Говорят, что золото можно найти. Кто ехал не известно. Почему ехали не известно. Куда ехали не известно»;
• ЕОВ «Утопили клад. Найти его не могут. И стариков старики его найти не могли»;
• СВП «Бочка потоплена. Клад может открыться, если на берегу спеть 40 песен без милашки. Без баб то есть. Клад может открыться только мужикам. Кто бочку потопил неизвестно. Народ говорил, что по косогорам камни есть. Вроде бы камни остались от фундамента. Может быть строения панов, т.к. местность называется Паны».

Выраженным феноменом выделяется из приведенного выше набора сценариев версия предания в исполнении одного из старожилов Войлахты: «Паны были. Паны ходили. Начали войну с нашими жителями. С собой у панов было золото. И они это золото утопили. Сначала прятали в Сювяярвь. Потом утопили в Панъярвь. Местные ходили и хотели бочку достать. Местные ездили на лодках по озеру и искали». Конкретика подробностей придает повествованию историческую и личную достоверность. Вовлеченность и заинтересованность пронизывают и содержание повествования, и процесс в целом. Крайне сложно подобрать слова, чтобы выразить степень доверия и восхищение, которые обволакивают слушателя вопреки рациональному осознанию условности происходящего. История, к тому же, получила продолжение на утро следующего дня. Стоило только выйти из дому, как в дверях дома напротив показалась фигура хозяйки со словами: «Паны были!». В беседе выяснилось, что ночью она вспоминала песню про панов, которая и была процитирована: «… помнят польские паны… Если в край наш свободный…».[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Рефреном к позиции старожила звучит версия предания от самого молодого участника опросов, отслужившего в армии: «Паны были в этих местах. Пограбили местных жителей. А золото это скинули в Панъярвь».

Соответствует стереотипичному трафарету и вариант предания, что приведен в упоминавшейся выше публикации С.Б.Егорова: «С ними (с панами) связан заколдованный клад. Чтобы добыть сундук с золотом надо придумать и спеть 20-40 частушек (на берегу озера)».

К числу инвариантных схем предания можно отнести упоминание золота, клада (с бочкой и без нее), неких «бывших здесь» («проезжавших») и момент потопления (утери) золота-клада в озере. Не каждый житель называет панов (поляков) как главных действующих лиц. Никто в 2015 г. не упомянул, что клад заколдован. Точно так же, как не говорилось и о времени, когда излагаемые события происходили. Всего у одного человека рассказ сопровождается гендерными нюансами и указанием способа добытия клада.

Зимой 2018–2019 гг. в Войлахте осталось на зимовку всего 2 человека. Возможно, поближе к теплу в родные края приедут еще 4 жителя, чтобы на зиму снова вернуться в города. И никто не даст гарантий, в скольких молодых сердцах сохранится само предание, равно сохранится ли и само памятное панское место.

Но для нынешнего момента пока еще сохраняет свою значимость вопрос – насколько события, дистанцированные в рамках нашего стороннего восприятия, ощущаются и принимаются самим носителем традиции на уровне ментальности как дистанцированные? Или для тех, от кого предание о Панъярвь записывалось, золото, паны и грабеж местных жителей выступают в качестве самых что ни есть реалий повседневности? Ведь вполне конкретно время происходящего действия указали только информаторы С.Б.Егорова в 1992 г.: «до «светопредставления». [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Оперирование «повседневностью» привлекательно для исследователя потенциальной возможностью увидеть явление в аспекте того, что остается неизменным при всех происходящих изменениях, нерефлексивности, открывающей дорогу к истинным переживаниям и ощущениям. Но ни зарубежные, ни отечественные мыслители до сих пор не выработали четного определения «повседневности». [2] Всепроникающий и многоликий характер повседневности даже в аспекте теоретического осмысления способен поставить исследователя в тупик. Не приходится удивляться, что желая приложить теоретические выкладки к конкретной практике, получаешь в результате больше вопросов, чем ответов. Возьмем нерефлексивность: считать этот признак характерным для большинства образцов рассматриваемого предания или характерным для феноминального его случая? Что считать привычкой – обтекаемые формулы характеристик или конкретное называние того, кто привнес неприятности. Что более типично: индифферентное отношение к «панам» или восприятие их в качестве врагов? Что выступает основой местного неформального кодекса поведения, закрепляющего повседневные рецепты адаптации: установка на сокрытие от посторонних или нет? А может быть для какого-то времени или некой группы возможно одновременное бытование обоих, с точки зрения стороннего наблюдателя, противоположных стандартов опыта (например, в переходный период от одного института повседневности к другому)? Так в какой же повседневности живет Войлахта образца преданий 2015 г.?

С 1992 г. многое изменилось. Дороги стали чуточку лучше. Недостаточно лучше с точки зрения местных жителей и доступной им техники. Зато дороги теперь, без сомнения, доступны отдельным городским и тем более столичным обитателям, а также лесовозной технике. На заповедные территории повалили «охотники», «рыболовы», «лесозаготовители», «заготовители» ягод и грибов, браконьеры ископаемого и неископаемого народного наследия. Так может «золото», «паны» и грабеж – это и есть та самая не дистанцированная повседневность, от которой одни пытаются отстраниться общими формулировками, а другие называют происходящее конкретным именем?

В культурно-историческом плане значение собственно Межерья, Комонево и вепсской Войлахты может стать понятным только в совокупности с другими северо-западными (Куя) и юго-восточными территориями (Ухтомъярское оз., Андозеро, верховья р.Андоги) как широкой полосы пограничной местности отнюдь не локального значения, которая со времен раннего железного века буферно разграничивая представителей разных культур (о чем может свидетельствовать ареальная оппозиция топонимных моделей «солово» – «сарь»), предоставляла возможность контактов благодаря водно-волоковым путям (путевая топонимика). [3] Белозерье не зря славится потрясающей устойчивостью коренного населения. Через века и тысячелетия коренные жители пронесли до современных дней богатейшую кладезь из топонимов, преданий, легенд и памяти о культовых местах и объектах этой пограничной полосы, где «различности» сходятся, взаимно обогащая и укрепляя друг друга. Особенно впечатляет поэтапность укрепления этнической границы, зрелищно представленная в многослойной топонимике, где древние доприбалтийско-финские слои через преемственность были включены в прибалтийско-финскую систему и существуют сейчас наравне с вепсской и русской топонимией.

Озеро и камни (рис. 1, 2) составляют вместе с бором символический комплекс не только разделявший некогда угодья Межерья, Войлахты и Комонево. Совокупность нескольких объектов выделяет этот пограничный пункт в ряду остальных материальных манифестаций границы. Судя по тройному его усилению (бор – камни – озеро) можно предположить, что некогда именно этот участок имел особый символический вес, возможно, даже статус узлового пункта в рамках целостной пограничной полосы. По настоящее время значимость и память этого места продолжают беречь войлохотские вепсы. Социальные и экономические тенденции убеждают в том, что традиционная пограничная зона будет и в ближайшее время востребована хотя бы с точки зрения необходимости сохранения коренного малочисленного народа вепсов. Но может быть есть смысл внимательнее прислушаться к древним, таким молодым и актуальным преданиям? Прислушаться и внести коррективы в повседневный рутинный обиход, громко заявив о своих землях и обновив культурные средства обозначения этнической границы. Возможно, настало время для очередного пограничного строительства, время тех сигналов–знаков–маркеров, которые будут понятны и заметны современному поколению «иноземцев».

• [1]  Егоров С.Б., Киселёв С.Б., Чистяков А.Ю. Этническая идентичность на пограничье культур: По материалам обследования сельского населения Ленинградской и Смоленской областей. СПб., 2007. С. 88.
• [2]  Мойсеева Т.Б. Повседневность: философско-антропологический аспект // Гуманитарные и социальные науки. 2008. № 2. С. 21–28.
• [3]  Захарова Е. В., Макарова А. А., Муллонен И. И. В поисках топонимических границ в Белозерье // Вопросы ономастики. 2016. Т. 13, № 1. С. 7–29.