Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

В коллекции Музея изобразительных искусств Республики Карелия хранятся два редких произведения древнерусской живописи второй половины XVII – начала XVIII вв. – «Двоесловие живота со смертью» и «Двоесловие живота со смертью. О черноризце Мартирии» на сюжеты литературных памятников – повестей «Прение живота со смертью» [1] и «О черноризце Мартирии, како Христа носи на плещу своею» [2] . Уникальность этих произведений, связь с духовной культурой северного крестьянства послужили основанием для их изучения и публикации.

Первое из этих произведений – «Двоесловие живота со смертью» - происходит из церкви Пророка Ильи села Великая Губа Медвежьегорского района Республики Карелия и датируется второй половиной XVII в. (1660-ми гг.). [3] На втором тот же сюжет объединен с повествованием о черноризце Мартирии. Это живописное произведение происходит из часовни Св. Георгия в деревне Усть-Яндома того же района и датируется концом XVII – началом XVIII вв. [4] Оба памятника экспонировались на выставках, неоднократно упоминаются в литературе. [5]

Пространство «Двоесловия живота со смертью» из с. Великая Губа в пределах ковчега разделено на две части. Вверху помещено изображение, а под ним дан обширный фрагмент текста литературного памятника. Таким образом, это произведение, исполненное, как обычная икона, темперой на доске с ковчегом, напоминает в то же время гравированную лубочную картинку с текстом в 25 строк. Название сюжета дано в надписи в левом верхнем углу (здесь и далее утраченные и реконструированные места текста даются курсивом и заключены в скобки): (Д)воесловие ж(иво)та с (сме)ртию. Статус «иконы» в собственном смысле этого слова придает данной композиции образ Спасителя, который размещен вверху, в розовом полуовале. В левой руке Спаса - раскрытое евангелие с текстом: «Не на лица зря суд судите сынове человечестии». Правой рукой Христос благословляет двуперстно.

На светло-зеленом фоне изображены противостоящие друг другу Жизнь в образе молодого воина и Смерть в виде человекоподобного существа. Воин облачен в рубаху, доспехи, красный плащ, коричневые порты и черные сапоги. В поднятой правой руке он держит саблю, кисть левой прижата к груди. За спиной виднеется древко со стягом, а у груди – щит с личиной. Смерть обнажена, волосы тремя прядями спускаются на плечи, суставы рук как бы вывернуты, из раскрытого рта высовывается длинный красный язык. В руках Смерть держит косу и коромысло с висящим берестяным коробом, в котором видны орудия пыток. Над головой надпись: «аз есмь смер(ть)». Опущенное полотно косы одновременно воспринимается как длинная ладья, в которой сидят люди – девять фигур в белых саванах и трое в цветных одеждах, причем на голове одного из последних персонажей видны фрагменты утраченного венца (верхние части голов двух других персонажей не сохранились).

Слева от этой основной группы, на фоне палаты, помещена фигурка в синей одежде и красном плаще, склонившаяся над гробом с останками человека. Надпись поясняет изображение: «пл(аче)тца красота человеческая || зря во гроб видя кости тела своего || обнажены». В правой части изображены праведники в раю и грешники в аду. Рай показан в виде ограниченного шестиугольником пространства с белым фоном и столом, за которым сидят три фигуры с нимбами. Крайние мужи юны и безбороды, у среднего, кажется, есть короткая борода. На белом фоне видны красные райские деревья. Стол уставлен посудой. От первоначальной надписи сохранился небольшой фрагмент: «дш…пр…». При реставрации иконы сохранена более поздняя надпись, частично перекрывающая первоначальную: «души праведнии…». Судя по внешности мужей, это не могут быть ветхозаветные патриархи Авраам, Исаак, Иаков, которых обычно помещали в раю в сюжете «Лоно Авраамово». [6] Это также и не пророк Илия с праотцем Енохом, которых также изображали в раю. [7] Скорее всего, три фигуры олицетворяют души безымянных праведников, как и сказано в надписи. [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Адская бездна изображена в виде черного провала пещеры. На скамье сидят три грешника, ожидающие суда Господня. Над изображением имеется надпись: «дша грешны… ожидают п(рише)ствии…».

Второе публикуемое произведение написано на доске горизонтального формата и включает два сюжета – «Двоесловие живота со смертью» и повесть «О черноризце Мартирии, како Христа носи на плещу своею». Мы считаем возможным именовать и это произведение «иконой», хотя использование данного термина носит здесь еще более условный характер.

«Двоесловие живота со смертью» размещено в средней части доски, справа дан обширный текст. Иконография обнаруживает очевидное сходство с иконой из Великой Губы. В то же время некоторые важные коррективы были произведены в верхней части композиции, где отсутствует полуовал с благословляющим Спасом. Некоторые изменения внесены в изображение рая. Здесь за длинным столом размещено пять фигур, причем четыре персонажа обращены попарно друг к другу. Руки всех фигур согнуты перед грудью, что, видимо, передает беседу праведников. Крайне правый муж с длинной бородой облачен в хитон и милоть. Вероятнее всего, это пророк Илья. Из беседующих персонажей центральной группы безбородый юноша с венцом на голове похож на царя Давида, а другой одеждой и типом лика напоминает пророков Еноха, Моисея, Елисея. Скорее всего, это Енох, который изображался в раю вместе с пророком Ильей. В левой группе бородатый средовек в венце походит на царя Соломона, а юноша в зеленой одежде и красном плаще – на мученика (например, Георгия или Дмитрия Солунского), а также на пророков Аввакума, Захарию Серповидца, Даниила (но без его головного убора). Все фигуры изображены без нимбов. На верхнем поле размещена поясняющая надпись: «души праведных в светле месте».

Группа грешников очень похожа на фигуры соответствующего фрагмента иконы из Великой Губы. Она сопровождается надписью: «души грешных седящи в темнем месте (ож)ида(ху) при(шествия)».

Изображение фигур над косой (одновременно как бы в лодке) увеличилось до 11 персонажей в белых одеждах и куколях. Кроме того, две фигуры изображены в цветных одеждах и венцах. В изображении «Красоты человеческой» изменен жест рук: правая рука согнута перед грудью, а левая поднята и прижата к горлу. Эту композицию сопровождает надпись: «Плачется красота || человеческая зря во || гроб видя кости тела || своего обнажены». [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Другие отличия носят второстепенный характер: рисунок доспехов воина и горок, положение рук тела в гробе, характер палат, тип плетения бересты короба в руках смерти. На фоне сохранилась надпись: «Двоесловие живота || (со) смертию».

Обратимся к анализу приведенных на иконах отрывков из литературного памятника. Эти тексты очень близки друг к другу и восходят к шестой редакции «Прения живота со смертью» по классификации, данной в исследовании Р. П. Дмитриевой. Вместе с тем, тексты имеют некоторые особенности, не встречающиеся ни в одном из опубликованных в указанном исследовании вариантов шестой редакции. Текст на иконе из с. Великая Губа обозначается в сносках буквой А, текст на иконе из дер. Усть-Яндома – буквой Б, текст шестой редакции – буквой В. Ниже при воспроизведении текста за основу взята икона из села Великая Губа c более пространным отрывком. Не совпадающие с ним места текста второй иконы (из деревни Усть-Яндома) даются в сносках, утраченные и реконструированные по второй иконе (в случае утрат - по шестой литературной редакции) фрагменты текста даются курсивом и заключены в квадратные скобки.

Некий человек воин удалой ежжа по полю [8] чистому и по роздолью широкому, и прииде к нему смерть. И бе видение ея страшно, яко лев ревый всячески страшна. | От человеческаго устроения (ноc)яще с [9] собою оружие всякое: мечи, ножи и рожны [10] и серпы и сечиво и оскорды [11] и иная многая незнаемая, [12] кознодеству(ет) | различныя о(бразы). Сия же видев [13] смиренная душа и устрашися [14] велми и изрекох ей: «Кто ты еси лютый зверю? Образ твой страшен вельми [15] , а хожение от (те) || бе зве(риное, а подобие чело)веческое». И рече ему смерть: «Пришла есми хощу тя взяти». И рече человек той: «Аз тя не хощу боятися». [16] И рече ему смерть: «Человече, о чем || (мя не)хощ(еши боятис цари) и князи и воеводы боятся и святители. (Аз) есмь [17] славна на земли, а ты мене не хощеши боятися». Рече же человек той: «А аз есмь удалее(ц вра) || тнем (деле многия полки) побивая, а от единых человек никто же может со мною братис, ни противу стати, а ты ко мне едина пришла еси, а ору(жия) || (и запасы носиши с) собою. А видится мне, что ты есть [18] не удала столки ты страшна, образ твой страшит мя и уды во мне треп(ещут) || на т(обя смотря.Ото)иди от мене проч доколе тя не соткну мечем моим. И рече ему смерть: «(Аз е)смь не силна ни хороша [19] да красных и силных [20] побираю. Да ска(жу тебе), || чел(овече, послушай ме)не. От Адама и до сего дни сколко было царей, и князей, и владык, и жен (и деви)ц, то всих аз побрала. Самсон силний не бо(гаты || рь ли был, тако) говорил: « Аще бы было колце в земли зделано и аз бы (всем c)ветом поворотил», да и того взяла. Александр (Ма) || кид(онский) удал и храбр был и всему подсолнечному был царь и государь [21] да и того аз взяла. О человече, не мудр(ие ли) ты ц(аря) || Соломана? Царь Соломан хитр и мудр, да и тот со мною не смел говори(ти). Акир Премудрии, во Елицком царств(ии не) бы(ло) || такова мудреца ни под солнцем, да и тот со мною не смел говорити, да и того взяла. Господь наш Исус Христос и тот мя изволил вкусит(и) || горкия [22] смерти. Да ведомо ли тобе, человече, аз есмь смерть не посулница, ни богатства не [23] збираю ни цветна порт(и)|| ща [24] не ношу, а з(е)мныя славы не хощу. Занеже есть не милостива, издецка не повадилась миловати, аз не м(и) || лую, ни наровлю ни часю ни в чем [25] , как пришед, так и возму.» [26] И реч человек той: «Г(оспоже) моя смерть, яви на мне любле || ние свое». Рече ж ему (с)мерть: «Н(и)како ж человече, зане ж до всех моя любовь равна ес, к(ак)ова до царя, такова до (к)нязя, и до нища, и до || святителя». [27] Живот реч: «Госпож моя смерть пожди мало да покаюс». И рече ему смерть: «По(неже) человече Бог гла(гола) вам с(вятыми) книгами: блюдите || (и мол)итес на всяк (день ичас, ва)м сме(рть ни грамоты) не пошлет и висти не подаст и приидет аки (тать. И слы]шил лы(?) еси человече во (свя)том // (евангелииГосподь рече: Братие, блюдитеся и будите готови). Аще бы человек ведал в кий день (или в) кий час тать прии(дет, и он бы) в ту нощ бдел и (сте || рехся бояся крепко не дал быподкопати храмины св)оего т(ако) мене го(ркия сме)рти при(шествия кт)о ведал и он бы (крепко того часаждал и боялся и готовился)». [28] (Живот рече:» В великих есмь нуждах. О смерть, поща)ди мя (до утра, покаюс) и дела (своя исправлю и спокаюся)». [29]

На основе изучения текста «Прения» шестой редакции можно сделать вывод, что иконописцы иллюстрируют начало диалога, когда воин еще полон задора и презрения к смерти, и его конец, где в завершающей части, перед поучением, имеются такие слова: «Душу праведную ангели Божии несут в рай, а грешную душу несут беси в муку, понеже сама уготова». [30]

Сложнее объяснить появление в левой части изображения «Красоты человеческой», оплакивающей останки во гробе. Тема покаяния сокрушенного человека звучит уже в тексте и иллюстрациях к первым трем кратким редакциям «Прения живота со смертью», которые начинаются с описания двух персонажей – стоящего с оружием и стоящего (или сидящего) «с сокрушенным сердцем и унылым образом». [31] В иллюстрациях к тексту списка «Двоесловия живота со смертью» второй редакции в сборнике XVI в. имеются две миниатюры. На первой изображен человек, сидящий с удрученным видом, и воин с мечем. На второй миниатюре изображена смерть с косой и лежащими под ней людьми. [32] Примечателен текст из рукописи первой группы третьей редакции, где в описании сокрушенного и скорбящего человека говорится: «…и стоя сокрушенным сердцем, зря на тело свое». [33] Таким образом, традиция изображения человека, оплакивающего останки и кающегося, восходит к кратким редакциям текста.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Есть еще одна и, на наш взгляд, более важная причина появления на иконе фигуры «Красоты человеческой». Она связана с влиянием «Сказания о некоем человеке богобоязниве», которое в некоторых рукописях примыкает к «Прению». Так, в сборнике конца XVI в. из Соловецкого монастыря содержатся как «Прение живота со смертью» (третьей редакции), так и «Сказание о некоем человеке богобоязниве» («Человек некий богобоязнив бяше…»). [34] Р. П. Дмитриева указывает, что в пяти рукописных сборниках эти тексты расположены рядом, а в пяти других даже переплетаются. [35] Имеются и прямые текстуальные совпадения «Сказания» и надписей на иконах. В одном из сборников в тексте первой группы третьей редакции «Прения», к которому непосредственно примыкает «Сказание», читаем: «…Зрю тя гробе и ужасаюся твоего видения. Слезы проливаю от сердца каплющия». [36] Еще ближе к надписям на иконах следующий отрывок из «Сказания»: «И нача человек тот плакатися и убиватися над гробом, смотря на тело, ано червами ядом глаголя: Смотрите, братие, где красота человеческая? Но в красоты место смрад исходит из гроба того». [37] Приведенные данные говорят о том, что автору иконной композиции «Прения» были известны оба текста – «Прение живота со смертью» и «Сказание о некоем человеке богобоязниве». Скорее всего, они находились в одном рукописном сборнике сюжетов нравоучительного содержания или в Синодике. [38]

Образ удалого воина, спорящего со смертью, был хорошо известен в русском народном творчестве. Прежде всего это Аника – воин, [39] богатырь Самсон, [40] имя которого упоминается и в тексте «Прения». Автор иконографии образа воина на иконах из Карелии знал, очевидно, лубки с Аникой – воином, а также миниатюры к «Прению» в рукописных сборниках. Уже в иллюстрациях к кратким редакциям «Прения» появляется человек с поднятым мечем. [41] Особенно интересны иллюстрации из Синодиков XVII в. Так, в одном из них изображение воина близко к его облику на иконах, однако воин помещен справа от смерти. [42] Воин всегда изображается стоящим, как и на публикуемых иконах, хотя в распространенных редакциях «Прения» говорится о всаднике, едущем «по чистому полю».

Образ смерти в кратких и распространенных редакциях «Прения» рисуется несколько по-разному. В первых трех редакциях это «страшный зверь», ревущий как пантера и полный «червей и змиев». [43] Начиная с четвертой редакции, смерть сравнивается со львом («яко лев ревый»). Воин говорит смерти: «Кто ты еси, лютый зверь? Образ твой страшен велми: подобие у тебя человеческое, а хожение звериное». [44] В списках четвертой редакции есть и такое описание смерти: «И бе видением явися страшна зело, яко лев рыкая, всяческих страшнее, седя на звере лютом, а подобие человеческо являя на себе неусроино и страшно. Носящее на себе она, смерть, великий кошель всяких оружия полон: мечи, ножи, пилы, серпы, уды, стрелы, теслы, бритвы, сечива, оскорды, рожны, копия и ина незнаема…». [45]

В русском фольклоре смерти придается различный облик: хищной птицы, охотника за птицей-душой, людоеда, косаря, жнеца. [46] В древнерусской живописи изображение смерти встречается на иконах «Единородный Сыне». Например, на известной «Четырехчастной» иконе середины XVI в. из Благовещенского собора Московского Кремля указанный сюжет помещен в правой верхней четверти. Смерть имеет облик обнаженного существа с короткими волосами. Она восседает на апокалиптическом звере, с косой в руке и колчаном со стрелами за плечами. Из открытой пасти зверя свисает язык. Рядом со смертью – лежащие тела людей, поедаемые хищными зверями и птицами. [47] Образ смерти-косаря общепринят в западноевропейской гравюре Средневековья и Возрождения. Уместно вспомнить, что «Спор жизни и смерти» пришел на Русь из Германии в виде короткого текста, сопровождаемого иллюстрацией со смертью-косарем. [48]

На книжных иллюстрациях к текстам «Прения» смерть изображается с косой в руках, ее фигура обнажена. Внизу обычно помещаются фигуры умерших. [49] Изображения смерти встречаются и на других иллюстрациях и народных картинках, темой которых является бренность жизни. [50] Особенно интересны лубки, иллюстрирующие «Сказание об Анике-воине». Сидящему на коне Анике противостоит смерть, изображенная в виде обнаженного существа, с короткими волосами и высунутым языком. В левой руке смерти коса, за спиной короб с орудиями пыток. [51] [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Приведенные примеры показывают, что иконография смерти на иконах из Заонежья имеет сложное происхождение и сформировалась на основе нескольких источников. Привычные жизненные детали приобрели в изображении смерти на иконах странный облик. Изображая обнаженную фигуру, иконописцы придают ей черты неестественности, показывая вывернутые суставы и странную походку на прямых коротких ногах. Высунутый красный язык, возможно, подсказан изображением апокалиптического зверя в композициях «Единородный Сыне». Противоестественно выглядит и изогнутое в виде коряги «коромысло» в руке смерти. Столь обычный для северного крестьянина заплечный берестяной короб (кошель) наполнен страшными орудиями убийства и пыток.

Интересен вопрос о происхождении наименования данного сюжета на заонежских иконах – «Двоесловие живота со смертью». Как известно, это название носят только тексты первой и второй редакций. [52] Дальнейшие редакции именуются иначе: «Прение живота и смерти», «Прение живота со смертью», [53] иногда с добавлениями, например: «Прение живота смертию, егда виде живот пришедшу часу смертному». [54] Много вариантов имеет и название текста четвертой редакции: «Прение живота со смертию», «Слово о смерти и о животе», «Слове о некоем человеке и о воине и о злой смерти благословится», «Повесть о смертном часу всякому человеку», «Слово о страшном и горком смертном дни», «Повесть о смерти и толкование», «Слово и сказание, како приде смерть к человеку, како душу его разлучит от тела», «Повесть о храбром воине, об могучем богатыре, како ездя по чисту полю…» и другие. [55] Р. П. Дмитриева отмечала, что, начиная со списков третьей редакции, «необычное для русского читателя наименование диалога «Двоесловие» заменено более знакомым и более точным названием самого существа этого диалога, представляющего собой не просто беседу, а спор - «Прение живота и смерти». [56] Таким образом, наименование сюжета на иконах является архаическим для текстов шестой редакции. Это обстоятельство ставит новые вопросы о том оригинале, который послужил основой для иконных изображений.

Необходимо прежде всего установить, связаны ли иконы друг с другом по методу копирования, или же они восходят к неизвестному и общему для них образцу. На иконе из Великой Губы изображение размером 42 х 46 см. выходит за пределы ковчега на поля. На иконе из Усть-Яндомы оно вписано в прямоугольник размером 31,5 х 46,5 см. Из сравнения видно, что если по ширине изображения на обеих иконах практически равны, то по высоте изображение на первой иконе значительно больше, с соответственным увеличением размера фигур. Следовательно, речь идет не о точном копировании, а о более свободном подходе с изменением деталей, или же, что более вероятно, об использовании общего не сохранившегося образца, с которого, видимо, композиция и была заимствована в готовом виде. На это указывает то обстоятельство, что изображение не умещается в пределах ковчега и выходит на поля до опуши. Эта особенность композиции великогубской иконы может свидетельствовать об определенном несоответствии размера иконной доски и использованного образца, которым могла быть другая икона, прорись или гравированное изображение (лубок). Правда, лубки с изображением «Прения живота и смерти» не были известны такому знатоку и собирателю народных картинок, как Д. Ровинский. С другой стороны, сама композиция иконы – вверху изображение, под ним текст – напоминает лубочные гравюры с обширным текстом. К тому же, как указывалось выше, сам текст на иконе из Великой Губы написан не обычной скорописью XVII в., а шрифтом, напоминающим резаные по дереву буквы.

Тексты на публикуемых иконах имеют мало различий. Они в основном заключаются в перестановке слов, замене их близкими по значению. Из сравнения текстов опубликованных списков шестой редакции и текстов на иконах видно, что ни один из известных списков не идентичен полностью иконным вариантам. Наиболее близкое сходство иконные тексты имеют со следующими списками шестой редакции, датируемыми концом XVII – началом XVIII вв. (указываются в соответствии с обозначениями, принятым в исследовании Р. Н. Дмитриевой): список Х (Харьковский университет), список К (Калининский областной архив, №697), список О (Калининский областной архив, № 682), список Б (БАН, 33.15.153). [57] Таким образом, в распоряжении заонежских иконописцев был неизвестный, но близкий к указанным спискам рубежа XVII – XVIII вв. текст шестой редакции «Прения живота со смертью». Последний мог сохранить и архаическое для шестой редакции название «Двоесловие живота со смертью». [58]

Переходим к рассмотрению второго сюжета. В левой половине «иконы» из деревни Усть-Яндома ведется повествование о неком черноризце Мартирии, носившем на плече Бога в образе нищего. Этот текст был опубликован И. Ждановым по рукописи Московской Духовной академии из Библиотеки Волоколамского монастыря. [59] В начале повествования говорится о боголюбивом монахе Мартирии, который имел обыкновение ходить из монастыря в соседнюю обитель к своему духовному отцу. Однажды на пути он увидел «нища лежаща и струпы слепшася, тамо же ити хотяща, и не можаша доити недуга ради». Мартирий закутывает нищего в свою мантию и несет к монастырю. Духовный отец Мартирия повелевает открыть ворота, «ибо брат Мартирии грядет, Бога несый». После вознесения Христа духовный отец спрашивает Мартирия: где же тот, которого он нес? Мартирий рассказывает о случившемся. На вопрос: «Тяжко ли ти бе, чадо?» Мартирий отвечает: «Ни, отче, егда несях, не чюях тяготы, несях бо, рече, носящего мене и весь мир не трудно и словом всяческая держащего». [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

На иконе композиция делится на две равные части. Слева инок Мартирий изображен дважды – несущим Христа в образе нищего и молящимся перед Христом, благословляющим черноризца с небес. Вверху на фоне дается пространный текст: «Егда же прииде ко вратом несый нищаго || и взя сия с плещу и явися ему о || бразом якоже на иконе написан избави || тел члвческаго рода бъ и члвкъ Спас Исс || Хртос и взя ся н нбо всходя же и рече ему || «О Марьтирии ты мене не презре на земли || аз тя на небесех ты на мя ине возрехъ млостию || аз же во веки помилую» и сия || рекъ и невидим бысть».

В правой половине изображены три фигуры в монашеских одеяниях. Стоящий в центре монах благословляет подходящего слева. На фоне этой части изображены одноглавый храм и звонница с двумя колоколами. Выше расположена надпись: «Вшедше ему в || мнстырь и пове || доша всемъ || чернори || цемъ || бывшее».

Изображения Мартирия известны в древнерусском искусстве. Так, на иконе «Онуфрий Великий и Мартирий, несущий Бога» второй половины XVI в. из Кирилло-Белозерского монастыря (ГТГ) «Онуфрий поднял худые обнаженные руки к младенцу Спасу в коричневой с золотым ассистом одежде, которого держит на уровне плеч скрытыми мантией руками юный безбородый Мартирий с куколем на голове». [60] На заонежской иконе Мартирий изображен «средовеком» с короткой бородой. Христос представлен в иконографическом типе Вседержителя.

Интересно было бы проследить ход мысли иконописца, выбравшего именно эти два сюжета и объединившего их на иконе. Обращение к тексту «Прения живота со смертью» связано, видимо, с его идейным содержанием. Данный сюжет повествует о том, что жизнь человека скоротечна, телесная красота преходяща, знатность, сила и мудрость человека не могут совладать со смертью. Поэтому необходимо постоянно готовиться к концу земного существования. Своевременное покаяние, подаяние милостыни, молитва – вот путь к спасению, согласно заключительной части текста «Прения». Мысль о триединстве этих добродетелей пронизывает всю нравоучительную литературу. В синодиках часто приводятся притчи, говорящие о спасительном значении милостыни и нищелюбия. [61] Поэтому вполне закономерно объединение на второй иконе двух сюжетов - «Прения живота со смертью» и сказания о черноризце Мартирии.

Обратимся к вопросам датировки. По живописным особенностям икона «Двоесловие живота со смертью» из с. Великая Губа родственна обширной группе заонежских икон второй половины XVII в., среди которых есть несколько памятников, точно датированных по летописным записям на иконах: «Св. Параскева Пятница, с житием» 1660 г. из с. Типиницы (ГРМ), «Св. Никола Можайский, с житием» 1667 г. и «Св. Параскева Пятница, с житием» 1660-х гг. из дер Тамбицы (обе в МИИРК), «Св. София Премудрость Божия» 1674 г. из дер. Леликозеро (Музей-заповедник «Кижи»), «Свв. Флор и Лавр, с житием» 1677 г. из дер. Беляева Гора (?) близ с. Кузаранда (МИИРК). К ним можно прибавить весьма близкие по стилистике двухрядные иконы с праздниками и пророками, северную алтарную дверь с Благоразумным разбойником из с. Типиницы (МИИРК), «Деисус» из дер. Леликозеро (музей-заповедник «Кижи»). [62] Для всех икон данной группы характерны мягкая живописность исполнения с элементами скорописи, неяркий колорит, построенный в основном на сочетании темных охристых, синих, коричневых со светло-зеленым, желтым, красно-оранжевым. Своеобразным отличительным признаком почерка мастера является постоянно встречающийся на иконах данной группы рисунок лещадок на горках, напоминающий бегло очерченный силуэт ели. Многие иконы (в том числе и публикуемая) имеют очень пологую лузгу. Эта явная близость к датированным памятникам указанной стилистической группы позволяет предположить, что икона из с. Великая Губа была написана в 1660-1670-е годы. [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Икона «Двоесловие живота со смертью. Сказание о черноризце Мартирии» из дер. Усть-Яндома написана позднее, на рубеже XVII-XVIII вв. В ее исполнении чувствуется отход от стиля местной живописи второй половины XVII в. и влияние новых направлений в искусстве Заонежья. Близки по стилистике иконы из иконостаса часовни деревни Вигово Медвежьегорского района, датируемые временем постройки часовни (конец XVII в.), а также «Св. Параскева Пятница, с житием», «Св. благоверный князь Борис», «Св. благоверный князь Глеб» из иконостаса часовни деревни Лижмозеро Кондопожского района (МИИРК).

В Обонежье рубежа XVII-XVIII вв. несомненно существовал интерес к созданию живописных произведений на нравоучительные сюжеты. К публикуемым памятникам можно прибавить еще две иконы из Заонежья, хранящиеся в Городском музее Медвежьегорска. Некогда они составляли единую композицию, написанную на узкой горизонтальной доске, которая позднее была распилена на две части. На одном фрагменте изображен сюжет о черноризце Мартирии, причем в той же трактовке, что и на иконе из Усть-Яндомы, а на другом – «Притча о неправедном игумене» и «Св. Николай поясной». Опубликованная в свое время В. Е. Румянцевым икона «Сказание о некоем игумене» из бывшего собрания А. С. Уварова [63] композиционно близка к иконе из Карелии. Упомянутые выше иконы из Выго-Лексинского (Данилова) монастыря в собрании Медвежьегорского музея мы датируем началом XVIII в. Их холодный серебристый колорит близок иконам местного ряда Преображенской церкви в Кижах, датируемым этим периодом.

Все указанные памятники связаны общностью идейного содержания. Несомненно, они отвечали народному миросозерцанию и представлениям о праведности. Можно отметить особый интерес к темам покаяния и милосердия. В данном контексте следует напомнить, что крестьянство Заонежья в значительной степени придерживалось идеологии староверов-беспоповцев, имевших свой духовный центр на реке Выг в Карелии. По данным В. П. Ершова, вывозившего указанные иконы Медвежьегорского городского музея, эти произведения происходят из старообрядческого Выго-Лексинского (Данилова) монастыря. Как известно, вследствие утраты веры в святость нового священства, беспоповцы не могли совершать ряд таинств, сохранив при этом исполнение обрядов крещения и исповеди, совершаемых без участия священника. [64] Возможно, с этим обстоятельством связан особый интерес к темам милосердия и покаяния.

Появление в Заонежье икон с нравоучительными сюжетами связано и с общими тенденциями развития в культуре XVII в. «приточного» жанра, распространения связанных с ним видов изобразительного искусства – лубка, книжной миниатюры. Само же обращение к иконописной форме воплощения нравоучительных сюжетов могло диктоваться недостаточным распространением в этом регионе Севера печатных лубков.

Таким образом, мы можем говорить о существовании в Заонежье устойчивого интереса к определенному кругу нравоучительных, религиозно-аскетических сюжетов на протяжении второй половины XVII – начала XVIII вв. Это связано, на наш взгляд, с особенностями социальной и духовной жизни северного крестьянства данного времени. [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Вторая половина XVII в. – время усиления социальной напряженности в Заонежских погостах, что отражало общую тенденцию развития России в эпоху крупных народных движений. Северные крестьяне активно сопротивлялись введению института «пашенных солдат» в 1649 – 1666 гг., участвовали в Соловецком восстании 1668 – 1676 гг., вели многолетнюю борьбу с монастырями против дальнейшего закабаления. [65] Социальные движения нередко проходили под знаменем защиты «старой веры», которая в народном сознании олицетворяла прочность традиционных устоев жизни, в том числе и некоторых привилегий крестьянской общины. Борьба за «старую веру» иногда принимала крайние формы самосожжений, которые стали наиболее радикальной формой выражения религиозно-аскетических настроений, связанных с ожиданием пришествия антихриста и конца мира. [66] В этой обстановке совершенно закономерным было повышение интереса к нравоучительной литературе, которая, в свою очередь, стимулировала создание произведений изобразительного искусства, отражающих нравственные искания эпохи – лубков, книжных миниатюр, икон. Воплощение нравоучительных сюжетов в живописи на досках и в иконописной технике – явление не очень распространенное и связанное, видимо, со специфической социальной средой (монастыри, общины староверов). Вероятно, и на русском Севере, в частности, в Заонежье, воздействие эсхатологических настроений и распространение аскетизма в быту исходило из старообрядческих скитов и Выго-Лексинского общежительства. Как показывают описи монастырской библиотеки, на Выге имелось много сборников нравоучительно-назидательного содержания, в том числе списки «Лествицы Иоанна Лествичника», Киево-Печерского патерика, Толкования на Апокалипсис св. Андрея Кесарийского, Повести о Варлааме и Иоасафе, сочинений отцов церкви, книги поучений св. Ефрема Сирина, Диоптры, Великого Зерцала, житий святых, прологов, Четий Миней, различных сборников («Собрания разных поучений») и многих других. [67]

Икона из села Великая Губа свидетельствует о том, что «Прение живота со смертью» было известно в этих землях по крайней мере с 1660-х гг., то есть еще до основания старообрядческого центра на Выге. Нельзя исключать того, что икона из деревни Усть-Яндома и памятники в собрании Медвежьегорского городского музея являются созданиями старообрядческих мастеров раннего этапа существования Выго-Лексинского общежительства или же связанных с ним, но живших в Заонежье. Эти мастера могли перенять те бытовавшие в Заонежье литературные сюжеты, которые отвечали их миросозерцанию.

Публикуемые иконы расширяют наши представления о северной культуре второй половины XVII – начала XVIII вв., позволяют глубже понять особенности творчества местных иконописцев, их связь с народным миросозерцанием, а некоторые тенденции развития северного искусства оценить с новых позиций.

• [1]  Повести о споре жизни и смерти / Исследование и подготовка текстов Р. П. Дмитриевой. М;Л.: Наука, 1964.
• [2]  Жданов И. К литературной истории русской былевой поэзии. Киев, 1881. С. 187, 188.
• [3]  Инв. И-28. Размер 75х49х3 см. Цельная сосновая доска, ковчег, две врезные сквозные шпонки, паволока частичная, левкас, темпера. Вывезена в 1950 г. В. Г. Брюсовой. В МИИРК поступила в 1961 г. из Карельского государственного краеведческого музея. Раскрыта в 1983 – 1984 гг. А. И. Наумовым в институте Спецпроектреставрация, г. Москва.
• [4]  Инв. И-481. Размер 39х112,5х4.5. Цельная доска лиственной породы, ковчег, две врезные сквозные шпонки, паволока не просматривается, левкас, темпера. Вывезена в период Великой Отечественной войны финскими войсками. После войны передана к Карельский государственный краеведческий музей, откуда в 1963 г. поступила в МИИРК. Раскрыта в 1945 г. В. Г. Брюсовой и в 1989 г. И. Н. Куспак.
• [5]  История Карелии с древнейших времен до середины XVIII в / Под ред. А. Я. Брюсова. На правах рукописи. Петрозаводск, 1952. С. 283; Живопись древней Карелии. Кат. выставки / Сост. Г. В. Жаренков, С. В. Ямщиков. Петрозаводск, 1964. С. 11; Брюсова В. Г. По Олонецкой земле. М., 1972. С. 26, 27; Древняя живопись Карелии. Экспозиция Музея изобразительных искусств КАССР. Каталог / Сост. Л. Н. Белоголова. Петрозаводск, 1973. № 33 по порядку. Ил. 17; Брюсова В. Г. Русская живопись 17 века. М., 1984. С. 163, 164. Ил. 170, 203; Выставка новых поступлений (МИИРК). Каталог. Петрозаводск, 1985. С. 7; Платонов В. Г. Живопись Обонежья XVII – XVIII веков / Автореф. дисс. … канд. иск. Л., 1987. С. 15. 18; Платонов В. Г. Литературные назидательно-аскетические сюжеты в иконописи Заонежья XVII – XVIII вв . // Православие в Карелии. Материалы республиканской научной конференции. Петрозаводск, 2000. С. 122 – 125.
• [6]  См.. например, изображение «Лона Авраамова» на северной алтарной двери начала XVIII в. иконостаса церкви Преображения Кижского погоста. (Древняя живопись Карелии. Фонды музея «Кижи». Каталог / Сост. И. М. Гурвич. Петрозаводск, 1980. С. 22).
• [7]  Икона «Сошествие во ад» конца XVI в. в ГТГ (Антонова В. И., Мнева Н. Е. Каталог древнерусской живописи. Опыт историко-художественной классификации. Т. 2. XVI – начало XVIII века. М., 1963. С. 224, № 647).
• [8] Доб. по Б
• [9] з Б
• [10]  мечи и рожны и ножи Б
• [11] Д об. и уды. Б
• [12]  Доб. ими же Б
• [13]  сие же виде Б
• [14]  усташис Б
• [15]  велми Б
• [16]  Доб. тебя Б
• [17]  Доб. смерть Б
• [18]  а видитце мне что ты еси Б
• [19]  Доб. ни красна Б
• [20]  силных и красных Б
• [21]  царь и государь был Б
• [22]  горкие Б
• [23]  ни Б
• [24]  ни красна портища Б
• [25]  ни в чем ни в час Б
• [26]  На этом месте заканчивается текст на иконе из деревни Усть-Яндома.
• [27]  Далее следует большой пропуск текста шестой литературной редакции памятника.
• [28]  Далее следует пропуск части текста шестой литературной редакции литературного памятника.
• [29]  Конец текста сильно утрачен.
• [30]  Повести о споре жизни и смерти… С. 185.
• [31]  Там же, с. 141, 143, 145, 148.
• [32]  Там же, ил. на с. 21. 74.
• [33]  Там же, с. 145, 148.
• [34]  Там же, с. 80, 81.
• [35]  Там же, с. 46, 47.
• [36]  Там же, с. 147.
• [37]  Там же, с. 194, 195.
• [38]  Петухов Е. В. Очерки из литературной истории Синодика. СПб., 1895. С. 103 – 106.
• [39]  Жданов И. К. К литературной истории русской былевой поэзии… С. 76; Ровинский Д. Русские народные картинки. Посмертный труд напечатан под наблюдением Н. Собко. СПб., 1900. Т. II. С. 297-299, табл. XXIV; Он же. Русские народные картинки. Кн. III. Притчи и листы духовные. СПб., 1881. С. 126, 127, № 751; Лубок: Русские народные картинки XVII – XIX веков. Л., 1984. Ил. 10.
• [40]  Жданов И. К. К литературной истории русской былевой поэзии…, с. 163. 164.
• [41]  Повести о споре жизни и смерти…, с. 74, 87, 91, 97, 98, 99, ил. на с. 21, 76, 77.
• [42]  Там же, с. 97, 98, ил. на с. 53.
• [43]  Там же, с. 141, 143, 145, 154, 158.
• [44]  Там же, с. 164.
• [45]  Там же, с. 168, 169.
• [46]  Жданов И. К литературной истории русской былевой поэзии…, с. 215, 218, 219, 221, 222.
• [47]  Подобедова О. И. Московская школа живописи при Иване IV. Работы в Московском кремле 40-х – 70-х годов XVI в. М., 1972. С. 50, ил. 12.
• [48]  Повести о споре жизни и смерти…, с. 11.
• [49]  Там же, с. 21, 76, 77. 53.Описания см. с. 74, 87, 91, 97, 98, 99, 107. 111.
• [50]  Ровинский Д. Русские народные картинки…, т. II, с. 296; Он же, Русские народные картинки…, т. III, с. 125. 126.
• [51]  Ровинский Д. Русские народные картинки, т. II, табл. XXIV; Он же, Русские народные картинки, т. III. С. 126, 127. № 751.
• [52]  Повести о споре жизни и смерти…, с.73. 74, 141. 143.
• [53]  Там же, с. 80, 83, 84, 85, 95, 101, 102, 145. 152, 154, 158 и др.
• [54]  Там же, с. 86.
• [55]  Там же, с. 101. 102, 104 – 108, 110.
• [56]  Там же, с. 25.
• [57]  Там же, с. 126, 127.
• [58]  Поскольку шестая редакция текста представляет собой компиляцию основного текста четвертой (т. е. распространенной) и третьей (т. е. краткой) редакций и церковного поучения, можно предположить, что послуживший основой для иконных текстов ныне утраченный список сохранил от третьей редакции (XVI в.?) архаическое название «Двоесловие живота со смертью», хотя известные списки третьей редакции не имеют этого названия.
• [59]  Жданов И. К литературной истории русской былевой поэзии…, с. 187, 188. Ныне в ГБЛ. Собр. Волоколамского монастыря, № 573.
• [60]  Антонова В. И., Мнева Н. Е. Каталог древнерусской живописи XI – начала XVIII вв. Опыт историко-художественной классификации. М., 1963. Т. II. С. 215, 216, № 635.
• [61]  Петухов Е. В. Очерки из литературной истории Синодика…, с. 164.
• [62]  Платонов В. Г. Икона и народное искусство. Некоторые наблюдения над стилистикой заонежской живописи второй половины XVII – XVIII вв. // Международная научная конференция по проблемам изучения, сохранения и актуализации народной культуры русского Севера «Рябининские чтения – 95». Сборник докладов. Петрозаводск, 1997. С. 387, 388.
• [63]  Румянцев В. Е. Икона с изображением монастыря и перед ним Христа в образе нищего // Древности. Труды Императорского Московского археологического общества. М., 1887. Т. II. Вып. III. С. 71.
• [64]  Островский Д. Выговская пустынь и ее значение в истории старообрядческого раскола. Петрозаводск, 1914. С. 124, 125.
• [65]  Очерки истории Карелии. Петрозаводск, 1957. Т. I. С. 140 – 152; Старостина Т. В. Борьба крестьян Карелии против феодального гнета в 70-е гг. XVII в. (массовые волнения в Заонежских и Лопских погостах. Восстание Толвуйского погоста в 1678 г.) // Ученые записки Петрозаводского государственного университета. Т. VII. Вып. I. Исторические и филологические науки. 1957. Петрозаводск, 1958. С. 41-64; Она же. Волнения крестьян Толвуйского погоста в XVII в. (до конца 60-х гг.). // Вопросы истории. Сб. ст. Петрозаводск, 1961. Вып. I. С. 128-141.
• [66]  Никольский Н. М. История русской церкви. Изд. 3-е. М., 1983. С. 156-177.
• [67]  НАРК. Ф. 25. Оп. 20. Ед. хр. 86/976. Л. 148-184. (Список книг, печатных и писанных, оказавшихся в часовне соборной Даниловской и принадлежащей к ней библиотеке и вошедших в описи, составленные 8 мая и 9 июня 1857 г.).